Голова болела невыносимо. Да что там. Она кружилась так, что глаз Таня открывать не хотела совсем.
Это что же такое было вчера? Таня со стоном повернулась на бок и рухнула на пол, больно ударившись копчиком.
Голова кружится не перестала, но зато девушка сразу открыла глаза.
Это надо же было так вчера отметить день своего выхода в долгожданный отпуск, а?
Свалиться с собственной постели, это уже перебор. Еще и ударилась-то как. Синяк будет. Таня вздохнула и, потирая пострадавшее при падении место, попыталась взгромоздиться назад.
В постельку, свою постельку.
Однако…Боже! Это не Танина постелька. Уж Таня-то знает. У Тани приличная двуспалка. Даром, что живет она уже несколько лет одна, но любит вот раскинуться во сне, да.
А тут… Таня глаза-то раскрыла еще сильнее и в темноте постаралась рассмотреть все внимательнейшим образом. Точно. Это не ее постель. Да это и не постель вообще! Это…лавка, что ли? Узенькая совсем. Покрытая, правда, мехом… Чем-чем?! Каким таким мехом? Таня затрясла головой и охнула. Головокружение усилилось.
– Нет, это что же такое-то? – Таня потерла глаза и прислонилась к стене да как отпрянет. А потом взяла да и дотронулась до стены рукой. Мамочки-и…
– Это что, бревно?! – девушка совершенно четко ощутила под рукой теплое дерево. У бабули в деревне вот так было. “Избушка на курьих ножках”, – так она ее называла шутя. Маленький домик на окраине деревни. Теплый зимой и прохладный жарким летом. В бетонных джунглях, где жила и работала Таня, не было места ничему, кроме бетонных стен.
– Нет, погодите, – Таня вспотела, – Откуда у меня деревянная стена-то? Зачем я только пиццу эту доела? Вот и привиделось невесть что!
Но тут заныл копчик. Копчик ныл и пульсировал, обещая к утру полноценный синяк. Таня несколько раз открыла и закрыла глаза. Даже ущипнула себя за мягкое место. Было реально больно.
– Не сплю? – пробормотала девушка. – Что же тогда?
В груди тихо зрела, набирая обороты, истерика. И наконец вскинулась высокой волной.
– Откуда лавка?!
– Какие-такие меха?!
– И вообще, где я-а-а?!
Таня кричала как ненормальная, наверное, минут десять, не меньше. И только потом заметила, что не слышит ни звука. Вокруг стояла тишина. Полная тишина. Выходит, она все-таки спит и кричит во сне? Раскрывает рот, как рыба, вытащенная из воды и ни звука не проникает наружу.
Стоп-стоп.
Ведь Таня не рыба. И она точно знает, что кричит… Тогда… Тогда почему никто ее не слышит, почему никто не приходит?
Таня закрыла рот и перестала кричать. Села на лавке, закуталась в мягкие меха и затихла. Сон, сон. Это, конечно, сон.
А вот не надо объедаться на ночь. Пицца была чудо как хороша, правда. Но кто просил Таню еще и пирожных три штуки слопать, а?
Погодите-погодите… И вовсе Таня не три штуки слопала, а всего одну. Маленькое, воздушное суфле.
Оно лежало на тарелочке такое одинокое, такое прям последнее…
Нет, ну скажите, как можно было его не съесть-то ночным делом, а?
Особенно, если с завтрашнего дня вы собираетесь сесть на строжайшую диету?
Вот то-то же. Вы Таню понимаете.
И хотя она прекратила истерить, но в груди поселилась тревога. Да и в горле прямо вот комок стоит.
Меха, в которые Таня закуталась… У нее точно нет никаких мехов дома. Разве что древняя каракулевая еще мамина шуба в шкафу. Выцветший, подкрашенный марганцовкой воротник…У Тани все рука никак не поднимается вынести ее и отдать да хоть в церковь.
Таня прям со страхом отбросила эти меха и ахнула. Сквозь закрытые ставни пробивался тонкий лунный луч. И падал на эту лавку. Да что на лавку… На ее ночную рубашку. Рубашка была тоненькая, почти прозрачная, зато длиной до пяток. Таню прошиб ледяной пот. Это не ее рубашка. Да и – Таня опустила глаза и ахнула.
