О, народ мой, кайсак – казахи.
по грекам – скифы, по азиатам – саки!
Скифы – саки, гунны, тюрки,
вы дали миру не только муки,
Не только звуки летящих стрел,
номадов познания кочевых дел…
Вас знали народы за тысячи верст,
не только как злато имеющих горсть,
а чтивших обычаи и мертвых покой,
семейные узы и очаг свой родной!
О, народ мой, кайсак – казахи,
По грекам – скифы, по азиатам – саки!
Скифы – саки, гунны, тюрки,
вы дали миру не только муки,
не только легенды и устный фольклор,
степные мотивы и курганный собор…
Связь тысячелетий не зрит слепец,
не внимает глупец, но знает мудрец:
Она проста и стоит на века -
Чашкой кумыса из кобыльего молока,
Казаном по край вяленой конины,
Ароматом варенной конской солонины.
О, народ мой, кайсак – казахи,
по грекам – скифы, по азиатам – саки!
Скифы – саки, гунны, тюрки,
вы дали миру не только муки,
не только разящий булатный клинок,
юрту, сапожки, уздцы и седло…
Божественные горы молитву вели,
Духовную жизнь зародили в степи,
Закон и порядок, степные уклады
Без скрытой тревоги, излишней бравады!
О, народ мой, кайсак – казахи,
по грекам – скифы, по азиатам – саки!
Скифы – саки, гунны, тюрки,
вы дали миру не только муки,
не только мустангов, послушных седлу,
батыров приемы, отводящих беду,
клич боевой «Ура-ур-аяма»1,
герб родовой – тамгу из клейма…
Познали сигналы вы и знаки природы,
скрижали оставили на скальной породе,
А в «тайных» сказаниях разных народов
Вам не внимают, вы словно без рода…
Формулы кровные, генные нормы,
Они, заблуждаясь, находят фантомы -
Мудрые, знающие, ученые, клерки…
Кто бы вы ни были, не тревожьте скелеты,
Тайна сокрыта, оставлена в прошлом,
в курганах найдете ответы возможно…
Конец весны, 5 век до н. э. вблизи горного хребта Тарбагатай2 назревала ожесточенная и решающая битва. В центре скифских войск выстраивалась тяжелая конница из тысячи батыров3. По флангам располагались всадники-лучники. А в резерве в одном шакырыме4 стояла личная гвардия царя и его телохранители, блистая такими же золотыми доспехами, как у каесара5. В ослепляющем глаза строю сложно было определить местонахождение царя. Только гвардия и личные телохранители знали местонахождение предводителя скифского воинства. Аргымаки6 поднимались на дыбы и бряцали доспехами. Тела боевых коней были надежно защищены от стрел: у одних – бронзовыми, у других – золотыми или болатными7 пластинами.
Воинам становилось все тяжелее удерживать аргымаков, натянутые поводья скользили меж пальцев, обтирая кожаные пятипалые рукавицы. Аргымаки так же, как и их всадники, с нетерпением ждали сигнала начала атаки, роя землю копытами и хрипя от напряжения.
Наконец, загремели барабаны. К раздирающему слух ржанию коней присоединились боевые кличи, исходящие от воинов и батыров. Они били свои круглые щиты акинаками8 в такт, подавая сигнал готовности к слаженным действиям и атаке.
С первым сигналом атаки лучники пустили тысячи стрел, на мгновение затмившие небо. Стрелы вонзались в неприятеля, но строй не редел, а наоборот превращался в неприступную стену, пополнявшуюся десятками тысяч воинов авангарда противника. Сила натяжения тетивы из скифского лука давала непостижимую другому оружию скорость и дальность полета стрелы. Острые наконечники стрел, выплавленные из железной руды, достигая цели, пробивали любое защитное снаряжение тапкашей9, племен-собирателей, населявших территории южнее горной цепи Тан-Жан10.
Противники скифов не ожидали такого напора и были неприятно удивлены возможностями применяемого оружия. Но вместо убитых воинов тапкашей их место занимали другие, восстанавливая стену, которая волшебным образом складывалась вновь и вновь и действительно казалась неприступной. Тяжелая конница скифов медленно двигалась в направлении врага, постепенно ускоряя шаг и на ходу выстраиваясь в клин. Задрожала земля от тяжелого шага, почва проваливалась под копытами тысячи коней. От этого поднималась пыль и, словно темное облако, уносилась ветром, еле касаясь земли, а затем рассеивалась, как утренний туман.
