Утро началось нормально. Кофе, переписка с редактором, последние правки титров. За окном моросил дождь, а я пыталась не нервничать. Сегодня выходил мой первый большой фильм. Не репортаж, не короткая статья – настоящее расследование. "Голос за сценой: мужчины с влиянием". Полгода работы, десятки интервью, перепроверка каждой цитаты. Всё было чисто. Профессионально. Но дрожь под кожей сидела – как перед прыжком в ледяную воду. Прыгнуть – легко. Остановиться – невозможно. В этом и суть публицистики. Особенно, когда ты наступаешь кому-то на горло.
Первые часы всё шло по плану. Просмотры росли, комментарии были ожидаемыми. "Смело", "провокационно", "очередная истеричка". Стандартный набор. Я даже успела немного расслабиться. На несколько минут почувствовала, что могу дышать.
Пока не пришло сообщение от Райана.
"Ты это видела?"
Скрин.
Твит.
@graythefuckup:
"Очередная недотраханная фемка, которая втайне мечтает переспать с музыкантом, но вместо этого пишет километры херни о "культуре насилия". Господи, как же скучно."
Грейсон Митчелл.
Лидер Window Left Open – группы, что стабильно собирала стадионы, чьи песни были в топах всех чартов альтернативной музыки уже последние лет пять. И один из немногих, чьи песни были моим guilty pleasure. Как человек он был мне неприятен до скрежета в зубах, но его музыку я никак не могла заставить себя удалить из плейлиста. Те самые треки, которые включаются в наушниках автоматически, как только становится плохо. Как только хочется спрятаться. И теперь они пахли отвращением.
Я не удивилась его реакции.
Грей всегда был импульсивным. Никогда не фильтровал, что говорит. Скандалы, сорванные интервью, аморальные твиты, драки за кулисами – это был его стиль так же, как и его рваная музыка. Он плевал на имидж. Плевал на последствия. Иногда это выглядело как вызов, иногда – как саморазрушение. Он прожигал себя, и делал это красиво. И на это смотрели, как на шоу.
Но в этот раз удар пришёл в меня.
Не потому, что я ему что-то сделала лично. Нет. Просто зацепила в фильме его друга – музыканта, с которым они часто записывали фиты для Window Left Open. Один из тех, чьи истории про "настоящую любовь" за сценой вдруг приобрели странные оттенки, если слушать их внимательнее.
Грей не разбирался.
Уверена, он даже не знал, кто я.
И, как всегда, отреагировал: быстро, грубо, не думая. Словно бросил бутылку в толпу и даже не посмотрел, кого задело стекло.
И за ним – волна.
Его фанаты вцепились в меня, как в красную тряпку. Комментарии. Угрозы. Анализ каждой моей статьи. Мемы с моим лицом и подписями типа "грязная феминистская шлюха".
Редакция пыталась держать фасад: "Всё хорошо, мы тебя поддержим". Но я видела, как редактор нервно сглатывал во время общих созвонов и просил меня "пока не отвечать".
Я не отвечала.
Потому что знала: если вляпаешься в срач с кем-то вроде Грея – проиграешь в любом случае. Он не спорит. Он сжигает. И если влезешь – сгоришь тоже.
Я выключила телефон. Пошла в спортзал. Натянула перчатки. Била грушу до того момента, пока руки не ныло.
Когда вернулась домой, выжатая до нитки, я всё ещё слышала в голове его голос. Скрипучий. Сорванный. Он так пробирал меня, что хотелось выть.
И всё равно – в этом голосе было что-то такое, от чего трудно было оторваться.
Он въедался. Как пластинка, заевшая на слове "сука", которую ты всё равно не выключаешь.
Даже тогда.
Даже сейчас.
Грей жил в том же месте, что и Райан, мой лучший друг еще с универа. Здоровенный промышленный лофт в Вильямсбурге, переделанный в жильё для четверых. Для меня вообще всегда было странно, что Митчелл до сих пор живет в этом месте, наверное, это какая-то звездная придурь, жить как вчерашний студент, когда можно купить себе особняк с лифтом и слугами в каждой комнате. Или, может, это был способ прятаться от пустоты – держать вокруг себя чужие шаги, чужой шум, чтобы не слышать, как гремит внутри.
