Белая бумага впитала в себя аккуратный, словно выверенный по линеечке, почерк, написанный именной тёмно-синей ручкой. Идеально ровный, без единого залома лист перекочевал от меня к Толмачёву. Нас разделял широкий дубовый стол, который когда-то давно я помог выбрать боссу. Казалось, это была другая жизнь. И я был в ней совсем другим.
– Я увольняюсь.
Я сам удивился, насколько спокойной получилась эта фраза. Внутри даже ничего не дёрнулось, простой будничный тон, которым я просил официанта принести счёт или сообщал таксисту, к какому подъезду подъехать. А вовсе не обрубал на корню свою карьеру, то, чем кропотливо занимался больше шести лет. Хотя по пути в кабинет Толмачёва, я успел тысячу раз обдумать правильно ли поступаю. Покидать «TMR» или остаться. Сдаться или продолжить мучения.
Владимир Ильич, прочитав первые строчки заявления, немедленно поднял на меня удивлённый взгляд. Мужчина снял очки, протёр их платком, нацепил обратно на широкую переносицу и только потом сказал:
– С чего вдруг такое решение?
– Я не справляюсь со своими обязанностями. Следовательно, мне здесь больше делать нечего.
– Присядь-ка, – он кивнул на мягкое кресло напротив себя.
Плюхнувшись на него, я сложил руки на груди, а ногу закинул на колено. Я был готов держать оборону до самого конца, а проскользнувшую искру сомнения прикрыл расслабленной позой. С вероятностью в сто процентов Толмачёв начнёт меня уговаривать подумать, и эта беседа продлится далеко не пятнадцать минут. Но я не учёл маленькую погрешность в расчётах – его чутьё на истинные причины многих поступков:
– Кирилл, насколько бы я тебя не ценил, я понимаю, что не смогу удерживать тебя насильно. Но, – он многозначительно замолчал, я еле сдержался от того, чтобы закатить глаза, – хочу попросить тебя не рубить сплеча.
– Белинский сведёт меня с ума. Поправка, он уже это сделал.
Сейчас я чувствовал себя маленькой девочкой с розовыми бантами на голове, которая ябедничила маме на подругу. И это было отвратительно. Я ненавидел жаловаться. Я шёл к цели без всяких сожалений и нытья. Но сегодня ничего не мог с собой поделать. Наверное, это была моя крайняя точка. Конечная остановка.
– У меня уже просто нет сил выносить его выходки. Готов подписаться под своей профнепригодностью и свалить в закат. Не переживай, я быстро найду себе замену.
– Что случилось на этот раз?
Я уже был готов сдать своего подопечного со всеми потрохами, но в последний момент остановил себя и покачал головой:
– Ничего такого, чтобы он не выкидывал до этого, но все его действия намотались друг на друга как снежный ком. Я полностью потерял контроль над ним и своё терпение.
Испещрённый завитками шрифта лист вернулся ко мне без подписи – Владимир Ильич принял решение. Он внимательно и с долей сочувствия посмотрел на меня поверх чуть съехавших очков и покачал головой.
– Давай поступим следующим образом. Я дам тебе отпуск, – он сцепил пальцы в замок и качнул головой. – Да, отпуск. У тебя есть неделя. Уезжай, проветри голову, проветрись сам, наберись впечатлений. А к твоему приезду я урезоню Богдана и постараюсь найти тебе помощника, чтобы хоть как-то тебя разгрузить. Договорились?
– А… – было начал я сопротивление, но мужчина снова меня перебил.
– С ребятами всё будет в порядке. На ближайшую неделю это не твоя головная боль. Свободен, и раньше вторника в офисе не появляйся. Накажу.
Толмачёв добродушно улыбнулся и в подтверждении своих слов ещё и рукой на меня махнул, мол, давай, вали уже собирать чемоданы. Больше на меня внимания он не обращал – поглаживая бороду, вперил взгляд в стопку договоров, пролистывая их к тем местам, где был прикреплён красный стикер. Особо важные проекты, требующие его вмешательства.
