Музыка для твоего
читательского настроения: ISB — Who I Am
Перед моими глазами всё поплыло.
Поплыло настолько, что мамино раскрасневшееся лицо превратилось в
сплошную кляксу. Словно от моего мозга отключили антенну, и сигнал
пошёл цветастой рябью, искажая всё вокруг.
«Ты ничего без нас не
добьёшься!»
Слова отца жалили похлеще плетей,
впиваясь жёсткими ремнями в спину, добираясь до сердца. Этот
приговор мог бы стать смертельным для моей самостоятельности, но он
только усилил мою решимость. Сейчас или
никогда!
— Я всё равно уеду, — дрожащей рукой
размазала ручеёк непрошеных слёз с лица. — Уеду и точка!
— А я сказал – нет!
— Как же вы не понимаете? Это моя
жизнь, и я хочу прожить ее так, как хочется мне, — практически
визжала я, отчаянно топая ногами. — Я прислушалась к вам, я всегда
честно пыталась учиться, но это слишком…
Бум! Крепкий кулак отца
пришёлся прямо по центру круглого стола. Точно с таким же стуком
моё сердце рухнуло куда-то на пол, закатившись за кухонный
гарнитур.
За толстыми стёклами круглых
родительских очков я видела только осуждение и
разочарование. Для папы я всего лишь нашкодивший ребёнок, на
которого возлагали слишком много надежд. Бунтарка и
сумасбродка.
— Прекратить истерику, Александра! —
его твердый голос прошёлся кувалдой по натянутым нервам.
На мгновение лицо отца разгладилось.
Стало страшно добреньким. Наверное, именно с таким отстранённым
выражением он и сообщает пациентам неутешительные диагнозы.
Папа слегка сжал мои плечи и вкрадчиво проговорил, глядя прямо
в душу:
— Раз не хочешь жить по нашим
правилам, то вперед. Но учти, Александра, помогать мы тебе не
будем. Захотела самостоятельной жизни? Держи, кушай полной
ложкой!
Плачущая мама тихо всхлипывала, не в
силах слышать нашу ужасную ссору. Её голубые глаза бегали от меня к
отцу и обратно, словно она не знала, чью сторону выбрать.
Единственная дочь или любимый муж.
Ответ очевиден.
— Пойдём, дорогая, пусть соберёт
свои вещи спокойно, — папа нежно подтолкнул её в сторону выхода, не
давая и шанса усомнится в правильности такого решения.
Он ушёл не оглядываясь. С гордо
поднятой головой, почти по-английски, увлекая за собой маму. А я
снова осталась одна в этой, теперь уже чужой, квартире.
Неожиданно кухня закружилась вокруг
меня настоящим смерчем, распахивая дверь в реальность.
Я быстро открыла глаза, обнаруживая
себя на стареньком продавленном матрасе, вся завёрнутая во влажные
от пота простыни. Должно быть, я так сильно возилась во сне, что
успела запутаться в хитром сплетении ткани.
— Это всего лишь сон, всего лишь
сон,— пробормотала себе под нос.
Рядом, на подушке, мирно посапывала
Маргоша. Я потянулась к её острому ушку, но как только рука
оказалась в зоне досягаемости её шерсти, кошка лениво приоткрыла
один медный глаз, словно спрашивая: «Чего тебе надобно,
человечишка?»
— Немного любви, — прошептала я на
её немой вопрос, всё же вторгаясь в драгоценное кошачье
пространство. Моя рука «утонула» в густой белой шерсти. Марго
недовольно завиляла хвостом, обещая скорое нападение, а пока этого
не произошло, я наслаждалась её успокаивающим теплом.
С содроганием я вспоминала тот день,
когда мы с родителями разругались вдрызг. Настолько сильно, что не
разговаривали до сих пор. Хотя прошёл уже почти год, столько воды
утекло. Говорят, гордость – один из смертных грехов. Видимо, для
нас в аду уже приготовили отдельный котёл. Но, если быть до конца
честной – гореть будем только я и отец. Мама же будет подкидывать
нам дровишки, причитая: «Сами виноваты, сами виноваты!»
И ведь повод был до смешного глупый
– я всего лишь хотела самостоятельности, а не иллюзии выбора.
«Сашенька, ты хочешь ходить на
английский или на бисероплетение?
