Нарождающийся июньский день был изумителен, солнце вставало над городом, а Коко Баррингтон любовалась восходом с террасы своего дома в Болинасе. Глядя на протянувшиеся по небу розовые и оранжевые полосы и пригубливая дымящийся китайский чай, она раскинулась в выцветшем колченогом шезлонге, купленном на «гаражной» распродаже. Эту сцену безмятежно созерцала древняя с виду деревянная статуэтка Гуаньинь, богини милосердия, – давний и бесценный дар. Под благосклонным взглядом Гуаньинь миловидная молодая женщина купалась в золотистом рассветном сиянии, и ее длинные рыжевато-каштановые волосы, мягкими волнами ниспадающие почти до талии, отливали жаркой медью в лучах летнего солнца. Коко сидела босиком, в старой ночной рубашке – фланелевой, застиранной, с узором поблекших сердечек. Дом на плато Болинас, обращенный к океану и узкой полоске пляжа, был пределом мечтаний Коко. Здесь она прожила четыре года. Для ее двадцати восьми лет идеально подходили и этот дом, и крошечный прибрежный поселок менее чем в часе езды на север от Сан-Франциско.
Назвать ее жилье домом можно было лишь с натяжкой: оно представляло собой скорее дачную постройку, которую мать и сестра Коко именовали сараем, а в минуты снисходительности – лачугой. Обе никак не могли уразуметь, с чего вдруг Коко вздумалось поселиться здесь, не говоря уже о том, как она вообще продержалась так долго. Сбылись худшие опасения обеих: подобного поступка они не ожидали даже от Коко. Мать испробовала лесть, оскорбления, язвительные уколы и наконец решилась на подкуп, лишь бы вернуть дочь в «лоно цивилизации», как она называла Лос-Анджелес. Но в образе жизни матери и в своем детстве Коко не находила ничего цивилизованного. Люди, их жизнь, устремления, дома, приметы косметических операций на лицах почти каждой встречной – все это казалось Коко фальшивым. А ее собственная жизнь в Болинасе была простой и настоящей, искренней и бесхитростной, совсем как сама Коко. Она ненавидела подделки. Впрочем, лоск ее матери не был поддельным: она и вправду тщательно следила за собой. Преуспевающая романистка, автор бестселлеров, она не обманывала читателей, просто ее романам недоставало глубины, несмотря на их успех. Мать выбрала в качестве псевдонима девичью фамилию и имя своей матери – Флоренс Флауэрс; шумным успехом она буквально упивалась. Ей уже минуло шестьдесят два года, и жизнь ее напоминала волшебную сказку, пока ее муж, отец Коко, Бернард Баррингтон, или просто Базз, самый влиятельный литературный и театральный агент Лос-Анджелеса, не скончался четыре года назад. Он был шестнадцатью годами старше жены, однако еще оставался крепким. Но внезапно умер от инсульта. В своем деле он обладал внушительным авторитетом, свою жену опекал и баловал, как ребенка, все тридцать шесть лет супружеской жизни. Это он способствовал писательской карьере жены и умело руководил ею. Коко часто гадала, сумела бы ее мать подняться так высоко без помощи отца или нет. Подобным вопросом мать никогда не задавалась и ни на минуту не сомневалась в достоинствах своих книг и в собственных мнениях по любым житейским поводам. Она не скрывала свое разочарование в дочери и не стеснялась называть Коко недоучкой, хиппи и неудачницей.
Преуспевшая в жизни сестра Джейн оценивала достижения Коко более сдержанно, но отнюдь не снисходительно: по ее мнению, Коко страдала «патологической склонностью довольствоваться малым». Джейн твердила, что в отличие от младшей сестры сама никогда не упускала шанса добиться успеха. С не меньшей настойчивостью она напоминала Коко, что выбрать верный курс еще не поздно, но если та и впредь намерена вести жалкое существование пляжной бездельницы в лачуге посреди Болинаса, ни на какие подарки судьбы пусть не рассчитывает.
