Всю дорогу ехали молча. Напряжение ссоры, повисшее в салоне их Вольво, можно было резать ножом.
Накануне они повздорили. Чепуха какая-то, Марина даже не помнила, почему. Но послевкусие обидных слов, брошенных мужем, отравляло и без того скверное настроение, усугубляемое отвратительной погодой. Конец декабря – ни тебе снега, ни тебе мороза – под ногами лужи и чавкающая слякоть, а над головой… – лучше не смотреть. Солнце, похоже, совсем забыло, что на Земле есть Москва и одноименная область.
Роман был расстроен и подавлен. Несмотря на его настойчивые просьбы улететь на длинные новогодние праздники в тепло, в Италию или Грецию, погулять вдоль моря и подышать йодистым воздухом, жена упорно настояла на своем: «Снимем дом с камином и сауной, заедем на месяц; свежий воздух – он и под Москвой свежий воздух. Новый год нужно встречать в заснеженном доме, с натуральной елкой и шумной компанией!»
– Чертовы стереотипы! – негодовал Роман.
* * *
Хозяйка сдаваемого в аренду дома, назвавшаяся Ланой, назначила встречу на двенадцать. Они подъехали к воротам на десять минут раньше.
И тут Роме позвонили. Это была пациентка, на днях он ее прооперировал: имплантация молочных желёз и ягодиц. Тетка пафосная – глава городской администрации из Мурманской области. На уговоры восстановиться в московской клинике не пошла, подписала, черт побери, добровольное согласие и свалила в компрессионном белье решать неотложные вопросы коммунального хозяйства подведомственных вечномерзлых территорий.
Божилась, что в случае осложнений беспокоить и не подумает. И вот те на: температура под сорок, лейкоцитоз, – похоже, сепсис…
– Надо лететь.
– Что??!!?
– Ну, либо садиться! В случае летального.
На Марину, в ужасе захлопавшую глазами, Роман рявкнул: «К Новому году вернусь!»
– В смысле?
– К 31-му. Декабря. Все, я в Домодедово.
И уехал. Едва сумку успела выхватить из машины.
Судорожно соображая, как теперь быть, Марина медленно шла к воротам. Позвонила. Ворота вздрогнули и медленно поползли в разные стороны, открывая ухоженную территорию. Там, окруженный мохнатыми ожерельями елей, по-русалочьи струящимися ветвями берез и увешанными рубинами рябинами, стоял двухэтажный дом красного кирпича с великолепной кованой лестницей и застекленным крыльцом.
У гаража – огромный черный мерседес, а рядом – невысокая полная блондинка в серой норковой шубке.
Почти прозрачные голубые глаза под вопросительно поднятыми запятыми-бровками. Голова ее была слегка опущена, и оттого выражение лица получалось одновременно виноватым и обвиняющим. «Простите-извините-великодушно-пожалуйста, но я что-то такое про вас знаю, дорогие мои… Никому не скажу, разумеется. Но вы имейте это в виду. Ок?» – читалось в этом взгляде.
Маринина подруга Ольга называла таких барышень «мамзель» или «сука в ботах». Вспомнив про «боты», Марина прыснула, поспешно сделав вид, что чихнула.
Лаконично объяснив, почему мужу пришлось срочно покинуть «поле боя», Марина последовала за голубоглазой хозяйкой, оказавшейся не на шутку велеречивой.
За тридцать метров пути, отделявших их от входа в дом, словоохотливая Лана успела рассказать о себе, своих родителях и таджиках, обеспечивающих содержание дома. Марина узнала, что имеется бизнес (что-то такое конфетно-бараночно-хлебопекарное), сын – обожаемый балбес-старшеклассник и дед этого балбеса, ее отец, сделавший солидную карьеру в советское время, а ныне пост-инсультно угасающий в дорогом подмосковном доме престарелых…
