Пролог
— Любовь к женщине сынок — это либо проклятие, либо дар свыше, —
глубокомысленно изрекает седовласый мужчина, глядя задумчивым
взглядом на огонь в камине.
— И как считаешь? Одарила тебя судьба или прокляла? —
скептически приподняв бровь, спрашиваю давно и счастливо женатого
друга.
— А вот это уже зависит от тебя самого, — отвечает хитро щурясь.
— Только ты сам можешь дать ответ на этот вопрос.
— Тогда пусть будет «проклятый дар» — усмехаюсь и опрокидываю в
себя содержимое стакана.
Я всю свою жизнь полагал, что надежно привит. Что с годами
выработал иммунитет. Броню. Но всё полетело к чертям, стоило
встретить её.
Болезнь. Неизлечимая лютая хворь, уничтожающая все на своем пути
— вот что для меня любовь. Впрыснутый в вены опасный нейротоксин,
который проникает в каждую клетку организма, выжигая подчистую
здравый смысл и, оседает пеплом на сердце.
Мое лекарство — она. Пусть даже еще и не догадывается об
этом.
И да помогут нам боги.
Обратного пути у нас - нет.
Ольга
Поднимаю взгляд на закрытую железную дверь своей камеры, в
которой нахожусь, по ощущениям, уже несколько суток после
похищения. А может, и больше. Я перестала различать время после
того, как отключилась второй или третий раз.
В полутемном помещении холодно, сыро и страшно. Кажется, сам
воздух в маленькой комнатушке пропитан вязкой дымкой удушливого
ужаса. Измученное тело ноет противной болью.
Собираюсь с силами и подтягиваюсь к стене, пытаясь принять
горизонтальное положение. Холодно. Я промерзла, кажется, до самых
костей, зубы противно стучат не переставая. Непрерывно мигающая под
потолком лампочка — будто отдельное орудие пыток. Могу поклясться,
что отчетливо слышу несносный звук жужжания и потрескивания
накалившийся спирали.
Одиночество. Никогда и не подумала бы, что буду так наслаждаться
уединением. Когда я одна — мне не больно и не так страшно. А вот
стоит послышаться звуку отпираемого железного засова на двери, у
меня, как у собаки Павлова, срабатывает рефлекс — вжаться в
холодную стену и стать как можно менее заметной. Из глубины
саднящего горла помимо воли вырывается хриплый смех. Дожили.
Сравниваю себя с собакой. Хотя примерно так, если не хуже, со мной
и обращались последние несколько дней. Будто я и не человек
вовсе.
Я устала. Просто смертельно устала. Неимоверным усилием воли,
крепко зажмурив глаза, душу на корню зарождающуюся истерику. Я бы
могла утешить себя мыслью, что скоро всё закончится, но не знаю,
сколько будет продолжаться этот кошмар. Мне и умереть, наверное, не
позволят, пока не услышат то, что хотят. Но загвоздка в том, что я
понятия не имею, о чем меня спрашивают на кажущихся бесконечными
допросах.
Воспаленный слух улавливает едва различимые шаги за железной
дверью, и я, затаив дыхание, смотрю на разделяющую меня с внешним
миром преграду. Раз, два, три — успеваю отсчитать в уме и слышу
лязг металла. Морально я вроде бы готова к этому звуку, но помимо
воли вздрагиваю, а руки сами собой в защитном жесте обхватывают
колени, прислоненные к груди.
В следующий миг тяжелая дверь распахивается настежь, с громким
стуком ударяясь о каменную стену, и в комнату входит мужчина.
Отыскав взглядом мою забившуюся в угол фигурку, решительным шагом
приближается. Я не кричу и не плачу. Бесполезно взывать к чувству
жалости у животных в человеческом обличье — поняла я довольно
быстро, очутившись в этом проклятом месте.
Мужские руки довольно грубо подхватывают меня под мышки и
усаживают на стул. Я снова остаюсь одна. От неосторожных движений
нещадно ноет бок, по ощущениям там как минимум ушиб ребер.
Бородатый детина, который допрашивал меня последним, здорово
приложился о них пару раз ботинком. Из разбитой губы постоянно
сочится солоноватая жидкость, слизываю кровь с ранки и морщусь.
