Вайоминг, 1878 год
В тот летний день на ранчо Кэллена царила полная тишина, которую нарушал лишь зловещий свист бича. На газоне перед домом собралось более полудюжины мужчин, но ни один из них не издавал ни звука, наблюдая, как Рэмси Пратт с ловкостью виртуоза орудует кнутом. Бывший погонщик волов (так зачастую называли перегонщиков скота), Пратт любил похвастаться своим мастерством. Он мог выбить револьвер из рук стрелка одним движением кисти или сбить муху с крупа лошади, не задев шкуры животного. В отличие от большинства мужчин, носивших на бедре револьвер, Пратт носил на ремне свернутый двенадцатифутовый бич. Но сегодняшнее выступление несколько отличалось от его обычных фокусов. На сей раз он срывал кончиком бича мясо со спины человека.
Рэмси действовал по указанию Уолтера Кэллена, но экзекуция доставляла ему истинное наслаждение. Не впервые ему предстояло запороть человека до смерти, и он знал, что получит при этом удовольствие, хотя здесь, в Вайоминге, никто не догадывался о его тайной страсти. Ему приходилось нелегко. Другим стоило лишь затеять перестрелку, чтобы убить кого-то. На это требовались секунды. А когда страсти утихнут, можно было заявить: стрелял, мол, с целью самообороны. Рэмси же сначала должен был обезоружить противника, а потом уже забить бичом до смерти. В такой ситуации едва ли кто поверит в историю о самообороне. Но сейчас он выполнял приказ хозяина, к тому же жертва – какой-то полукровка, до которого никому нет дела.
Рэмси орудовал не своим обычным бичом, который при каждом ударе вырывал сантиметровый кусок мяса. С такой штукой удовольствие надолго не растянешь. Кэллен предложил более короткий и тонкий хлыст для лошадей – им тоже можно превратить человеческую спину в фарш, только времени требуется больше. Рэмси решение хозяина только приветствовал. Этой штукой он мог работать без устали целый час, а то и дольше.
Если бы Кэллен не столь разъярился, он, возможно, просто приказал бы пристрелить индейца. Но ему хотелось, прежде чем тот умрет, увидеть его мучения, услышать крики, и Рэмси охотно следовал пожеланиям хозяина.
Пока что он лишь играл со своей жертвой, пользуясь той же техникой, что и с бичом: срывал кусочек кожи здесь, кусочек там, не нанося сильных повреждений, но действуя так, чтобы каждая рана была болезненной.
До сих пор краснокожий не издал ни звука, даже не вздрогнул. Но он непременно подаст голос, когда Рэмси начнет действительно бить, а не щекотать. Торопиться некуда, разве что Кэллену надоест, и он велит прекратить. Но это вряд ли, судя по тому, насколько хозяин зол. Рэмси знал, каково было бы ему самому, выясни он вдруг, что человек, ухаживающий за его единственной дочерью, – паршивый метис. В течение нескольких месяцев из хозяина делали дурака, не говоря уж о самой Дженни Кэллен, судя по тому, как она выглядела, когда отец сообщил ей об этом факте. Девица аж позеленела, будто проглотила что-то тухлое, и сейчас стояла на веранде рядом с отцом, кипя от ярости не меньше, чем папаша.
Скверное дело. Девица-то действительно красотка. Но кто теперь захочет ее, когда история выплыла наружу и всем известно, кому она дарила свою благосклонность, кто дотрагивался до нее, и можно лишь догадываться, что еще с ней делал. Барышня разочарована не меньше отца, но кому могло прийти в голову, что близкий друг Саммерсов – наполовину индеец? Одевается он, как белый, говорит, как белый, волосы острижены короче, чем у многих белых, револьвер на бедре. Глядя на него, трудно догадаться о его происхождении, поскольку единственное, что в нем есть от индейца, – прямые черные волосы и смуглая кожа, которая, по правде говоря, ненамного смуглее, чем у других работников ранчо.
