У вас бывали неудачные дни? Когда будильник не прозвонил, тост чуть не сгорел и вы в последнюю минуту вспомнили о том, что вся ваша одежда покоится на дне стиральной машины, промокшая до ниточки? И вы бежите в школу, опаздывая минут на пятнадцать, и молитесь, чтобы никто не заметил ваши лохматые волосы, как у невесты Франкенштейна. Но вот вы садитесь за парту, учитель спрашивает: «Опять опаздываем, мисс Эмерсон?» Все смотрят на вас и замечают вашу «прическу».
Наверняка бывали. Это нормально. Но как насчет по-настоящему ужасных дней? Вы на взводе, настроение отвратное, а они, образно выражаясь, весело пережевывают то, что вам дорого, и выплевывают вам же в лицо?
Один из таких «ужасных дней» – это когда мама рассказала мне про Говарда. Правда, тогда у меня было достаточно других забот.
Я перешла во второй класс старшей школы, и через две недели после начала учебного года мы с мамой ехали домой с ее встречи. В машине было тихо. Говорило только радио, по которому шла реклама – двумя голосами, и оба подражали Арнольду Шварценеггеру. День был жаркий, но по ногам у меня бегали мурашки. Буквально сегодня утром я заняла второе место на своем первом соревновании по кроссу и все не могла поверить, насколько мне на это наплевать.
Мама выключила радио.
– Лина, ты как? – тихо спросила она. Я взглянула на нее и чуть не расплакалась. Какая она бледная и крошечная! И почему я не заметила, какой маленькой она стала?
– Не знаю. – Я старалась говорить ровным, спокойным голосом. – Я все еще в прострации.
Она кивнула и остановилась перед светофором. Солнце слепило нас обеих и обжигало глаза, но я все равно на него смотрела. Сегодня все изменилось, думала я. Теперь существует только «до» и «после» этого дня.
Мама прокашлялась и выпрямилась, словно намереваясь сказать мне что-то очень важное.
– Лина, я рассказывала тебе о том, как плавала в фонтане?
– Что? – удивилась я.
– Помнишь, я говорила, что целый год училась во Флоренции? Однажды я фотографировала своих одноклассников, а день был жаркий, и я боялась, что сейчас растаю, как снежинка. Тут один из моих приятелей – Говард – поспорил со мной, что я не осмелюсь прыгнуть в фонтан.
Не забываем, нас только что огорошили худшей новостью на свете. Худшей.
– …Я напугала немецких туристов. Они позировали для фотографии, а тут я выскочила из воды, один из них потерял равновесие и чуть не упал в фонтан. Как же они взбесились! Тогда Говард крикнул, что я тону, и прыгнул ко мне.
Я уставилась на маму, и она слабо мне улыбнулась.
– Э… Мам? Забавно, конечно, но зачем ты мне об этом рассказываешь?
– Я просто решила рассказать тебе о Говарде. Что с ним мне было весело. – Загорелся зеленый, и она нажала на газ.
Что? Что-что-что?
Сначала я решила, что история с фонтаном и старым маминым приятелем – это способ отвлечься от того, что давило на нас, как огромные гранитные глыбы – нераскалываемые, неизлечимые. Но потом она рассказала о другом случае. И еще об одном. И вот наконец стоило ей сказать пару слов, а я уже понимала, что скоро она упомянет Говарда. В конце концов мама призналась, к чему были все эти истории. Что ж… Счастье в неведении.
– Лина, уезжай в Италию.
Шла вторая половина ноября, я сидела в больнице у ее кровати со стопкой древних выпусков «Космо», которые мне удалось стащить из холла. Последние минут десять я была занята тестом «Вы – жаркая женщина? Оцените себя по шкале от одного до пламени». (Семь из десяти.)
– Италию? – Я не сразу сообразила, о чем речь. Девушка, что читала журнал до меня, получила десять из десяти, и я пыталась понять – как?
– Я предлагаю тебе поехать в Италию. После…
Тут я насторожилась. «После»? Не могу поверить. Да, ее болезнь прогрессирует, как и обещали врачи. Но они же не всеведущие. Сегодня утром я добавила в закладки статью о женщине, которая победила рак и взобралась на гору Килиманджаро. К тому же
