История эта, как спичка, вспыхнула в далёком 1949 году.
Представьте, праздничная послевоенная Москва, одетая в первомайский кумач, музыка, улыбки горожан, разноцветные шары и жаркое полуденное солнце. Небольшое кафе с открытой верандой в городском парке. Поверх изящных фарфоровых вазочек плавятся шарики самого вкусного на свете мороженого!
Сдвинув в тень два плетёных шезлонга, сидят и беседуют друг с другом интеллигентная дама весьма почтенного бальзаковского возраста и молодая леди, дочь упомянутой дамы. И хотя воспитанному рассказчику следует наперво оказать внимание именно даме как старшей по возрасту, я всё же «займусь» (так говаривал Александр Сергеевич) описанием её прелестной дочери.
Итак, Роза. Очаровательный семнадцатилетний распустившийся первоцвет из небогатой еврейской семьи. Воспитанная матерью в традициях строгого еврейского уклада (отца в 37-м расстреляли), Роза тем не менее с детства мечтала об артистической карьере. Она подолгу задерживалась у зеркала. Девушку интересовали не собственные юные прелести, которыми был полон её молодой сильный организм, но, скорее, пластические возможности вдохновенного диалога со средой. Мать нарочито сердилась, глядя на простодушную толкотню Розы у коммунального подзеркальника. В глубине души добрая женщина любовалась дочерью, припоминая трудные и оттого ещё более пленительные далёкие тридцатые годы. Решение дочери учиться на «комедиантку» она не одобряла, говоря: «Тебя же заставят прилюдно целоваться с нелюбимым человеком! Как ты себе это представляешь?» Бедная Роза не знала, что следует ответить. Она краснела, опускала глаза и прижималась к материнской груди. В эти минуты она испытывала искреннее смущение. Но вскоре, позабыв материнские наставления, вновь спешила к зеркалу и беззаботно кружилась на пару с собственным отображением. Мать, не желая продолжать неприятный разговор, смиряла родительское беспокойство и не переспрашивала.
…Подслеповатая дама щурилась на яркое солнце, пробивающееся сквозь листву, и баловала себя, подхватывая ложечкой то один цветной шарик мороженого, то другой, а Роза через плечо матери застенчиво поглядывала на молодого человека, скромно расположившегося неподалёку. Предмет её стыдливого внимания сидел за самым солнечным столиком на веранде, вытирал огромным клетчатым платком капельки пота со лба и, позабыв о существовании мороженого, с восторгом всматривался в юную Розу. Юноша густо краснел, когда девушка, чувствуя на себе его взгляд, поднимала голову и их глаза встречались.
