Волчий пастырь приходит через время и туманы, чтобы решить: кому жить, а кому умереть. За ним по пятам следуют Тени, чувствуя запах греха и распада. Души без разума, тела без формы.
«Духом пахнет. Твоим духом, пастырь».
Будь он человеком, ухмыльнулся бы, ведь она всегда знает, когда он приходит. Еще когда маленькой девочкой была, знала. Пробуждалась среди ночи, тяжело дыша, с наивной уверенностью: уж она-то сумеет его остановить, потому что если не она, то кто?
– Тише, Йама, – шепчет он; не зло, по-отечески, – смотри, разбудишь кого из своих – ему не поздоровится. Ты же этого не хочешь, да?
Она знает, что это правда, что он не шутит, поэтому умолкает. Больше не пытается лезть к нему в голову, а крепко сжимает зубы, обхватывает себя руками, пытаясь утешить. У себя дома она, как, впрочем, и все остальные, никогда не будет в безопасности. Только вот она об этом знает, а остальные – нет.
Некоторые сторожевые псы тоже его чуют. Задирают вверх лохматые головы, принюхиваются, а затем ощущают необъяснимый потусторонний холод, который заставляет их жаться по углам своих ветхих пристанищ, скуля, как беспомощные щенки.
На этот раз пастырь останавливается далеко не сразу. Идет в глубь деревни, через пустые темные дворы, один за другим отметая подворачивающиеся варианты. С этим все в порядке, другой сам скоро помрет, а у третьего, к несчастью, живет домовой – надежный защитник.
Наконец проводник смерти нащупывает нужный образ. Да, вот и он. Тот, чья судьба у него в руках.
«Как тебя там, Олег?»
Он спрашивает только потому, что точно знает – она услышит. Пастырь физически ощущает, как она резко вздрагивает на другом конце деревни. Чувствует, как ей хочется кричать, плакать, бить его своими слабыми кулачками, пока тот не распадется на тысячу звезд. Только вот прикоснуться к нему нельзя, конечно, если он сам этого не захочет.
«Я еще приду за твоим отпрыском, – обещает он. Не имеет в виду ничего дурного: просто констатирует факт. – Когда ты будешь стара и немощна. Когда твой разум будет замутнен прожитыми жизнями, когда ты будешь смотреть на меня и видеть не врага, а старого друга. И ты отдашь его мне – мне даже не придется просить».
Словно по немой команде Тени срываются в темноту избы, туда, где на печи спит ничего не подозревающий юнец. Гладкие щеки; глубокий, спокойный сон. Душа, уже замаранная так, что сквозь нее ничего не разглядишь, – самое соблазнительное пристанище для Теней. Теперь вся сила, заключенная в этом юном теле, будет содействовать пастырю и его делам. Делам не добрым и не злым, потому что в его мире нет таких понятий.
Хотя Йама вот считает, что она добрая.
«Но это пока, – проносится в голове у пастыря. – Как дьявол является отражением Бога, так и она, Солнце, – отражение Луны». Пройдет время, и она начнет приглашать наивных путников на ночлег, а после будет отправлять их в печь. Немного лесных трав, немного нарезанной кругляшками морковки – вот и ужин готов.
Тогда-то он будет приходить, заглядывать в окно, встречаться с ней взглядом и спрашивать: «Ну как, победило твое добро?»
А этот сын пахаря будет сражаться со змеем, потрошить русалочьи туши и высушивать водяных на безжалостном солнышке. Он станет глазами и руками пастыря там, где простые смертные не видят мертвых, а мертвые почти никогда не видят живых.
