Утро, которое я действительно пережил, и которое помню до сих пор, наступило по всем законам природы. Но это было странное утро. Странность его заключалась в том, что свет, льющийся из окна, был не серым, как бывает в отсутствии солнца, а с сильным преобладанием розового оттенка. Казалось, что оконные стекла были тонированы в розовый цвет.
Тишина за окном настораживала, даже звука проезжающих по дороге машин не было слышно. Хотя начинался будний день, никто никуда не спешил ехать. Несмотря на близость аэропорта, самолеты не взлетали и не шли на посадку. Ремонтный авиазавод, работающий круглосуточно, не шумел как обычно, с вызывающей раздражение, вибрацией.
Это было время развитого застоя, никто и не думал тогда, что когда-нибудь, будут порушены многие производства в угоду торговым площадям и поэтому завод пока функционировал исправно. В окно были видны стоящие среди газона деревья, одетые в листву, которая не колыхалась в отсутствие ветра. Дворники не шаркали метлами, хмурые и помятые личности не заглядывали в урны, в поиске стеклотары. Молчали даже птицы.
Тишина и заливающий комнату свет были необычны и вызывали у меня этим определенный интерес. Я был в состоянии иррациональности, как обычно бывает во время сна. Хотя я осознавал, что проснулся в квартире приятеля, где накануне в небольшой компании мы отмечали очередной советский праздник. Так как завершился он поздно, было решено, не искать приключений, а заночевать там же. Благо площадь двухкомнатной квартиры позволяла. Мне досталась тахта, стоящая у окна с которой я и поднялся ни свет, ни заря.
Осмотрев квартиру, я убедился, что все присутствующие накануне в наличии и крепко спят, по-братски разделив диван и две кровати. Спали, как принято в таких случаях, прямо на покрывалах, не раздеваясь. Компания была сугубо мужская, позволяющая, не заморачиваться на условностях.
В квартире было душновато. Я ополоснул лицо прохладной водой, и мне вдруг пришла в голову мысль прогуляться до родительского дачного участка. Был разгар лета, и идти предстояло минут 20 от силы. Накинув свою черную ветровку, купленную по случаю в Гаграх, я приоткрыл дверь, и, выйдя в подъезд, тихо закрыл её за собой.
На улице, вернее во дворах, через которые я проходил, никого не было. Да и желания встретить кого-то у меня не возникало. Хотя голова не болела, ощущалась ностальгия где-то в эпигастрии, вследствие нарушенного обмена веществ, вчерашними посиделками.
В природе, господствовало неустойчивое положение времени суток между ночью и днем. Небо было серым, и свет от него казался постановочным, кинематографичным. Теней от построек не было, как и положено в отсутствии солнца или же в операционных при свете специальных ламп. Меня окружали тишина и безветрие.
Я спустился по крутой деревянной лестнице в частный сектор, который считался окраиной города. Пройдя разномастные домики (отмечу, что даже «кабысдохи» не кидались на дощатые ворота, отрабатывая свой хлеб), я вышел к небольшой речушке. Речка была извилистая и с каждым годом становилась все мельче и уже. По ее берегам чередовались кустарники и холмы галечника, который когда-то выгребали для строительных нужд.
Со временем вывоз гальки прекратился, а небольшие терриконы из нее стояли разбросанные по берегам. Для нас в детстве, они обозначали наиболее пригодные места для купания и последующего загорания на солнце. Эти места так и назывались: «первый котлован», «второй котлован» и так далее. Мы знали особенности каждого – где дно лучше, где вода теплее, а где глубина «с ручками».
