После стремительно несущихся вод в русле Амазонки, течение на Рио Негро, куда они свернули не так давно, было спокойным и плавным. Впереди сквозь листву замелькали огни города, далеко еще, но рулевой еле заметным движением весла направил лодку к противоположному берегу и одновременно приказал гребцам, чтобы налегли на весла.
Человек, сидящий рядом с Аркимедесом и скованный вместе с ним одной цепью, за предыдущие две недели, пока их везли сюда, не проронил и с полдюжины слов, а тут вдруг заговорил:
– Манаус. Знаешь это место?
Аркимедес отрицательно покачал головой.
– Нет. Я с Севера, из Алагоас.
В темноте он не смог разглядеть выражение лица сидящего рядом с ним человека, когда тот произнес:
– На каучуковых плантациях много северян. Они простаки, их легко обмануть. Посмотри повнимательней на эти огоньки, больше ты их никогда не увидишь. Оттуда, куда мы едем, никто не возвращается.
– Ты оттуда?
– Вроде как. Родился под каучуковым деревом. Иногда мне кажется, что кормили меня не материнским молоком, а каучуком. Я знаю все, что только можно знать про эти поганые места и мне совершенно очевидно, что мы уже никогда оттуда не выберемся.
– Но я должен не так много, – возразил Аркимедес. – Бог даст, через год рассчитаюсь полностью.
– Не будь простаком, – послышался сзади хриплый голос. – Через год, даже если ты будешь работать за сотню человек, твой долг лишь увеличится раз, так, в десять, не меньше…
Аркимедес да Коста, по прозвищу «Северянин», брел по тропе, что сам же протоптал от дерева номер тридцать пять к дереву под номером тридцать шесть. Он вспомнил этот разговор, случившийся почти два года назад, когда в ночи появились далекие огни Манауса. Работы было много, и работа была тяжелой: ежедневно, с раннего утра, когда солнце еще не поднялось, до глубокой ночи, когда и ветвей деревьев уже нельзя было различить в сгущающемся мраке, он обходил сто пятьдесят деревьев, какие числились за ним, но, несмотря на все его усилия, несмотря на пятьсот дней тяжелейшего труда, его хозяин клялся, будто числящийся за ним долг – сумму, за которую он был куплен, не уменьшился и, более того, что пара панталон и мачете, выданные ему для работы, и отвратительная еда, что готовили здесь, еще и увеличили этот долг.
Бесполезно было спорить и протестовать в этой глуши на берегах Курикуриари, а если продолжать настаивать, то можно было окончить свои дни под ударами кнута, как произошло со многими другими. Управляющему нравилось упражняться с кнутом таким образом.
Он добрался до очередного дерева и остановился, чтобы передохнуть. Снял со ствола небольшую миску, куда стекал белый сок из разреза на коре и опорожнил её в висевший на плече мешок. И слава Богу, что все его деревья были в хорошем состоянии, большие и здоровые. Он знавал некоторых из «серингейрос», кто вынужден был постоянно прибегать к разного рода хитростям, и даже приходилось брать новые, дополнительные деревья, чтобы выполнить обязательную ежедневную норму – двадцать литров каучукового молока.
Вспомнив про эти злосчастные «двадцать литров», «Северянин» подумал, что если уже удалось с Божьей помощью собрать норму, то не придется брести через лес к следующему дереву, а можно будет вернуться на ранчо пораньше. Он прикинул вес мешка, заглянул внутрь и решил, что если надсмотрщик сегодня будет в хорошем настроении, то вполне возможно собранное количество сойдет за требуемую норму.
Если идти с того места, где он сейчас находился через участок леса Говарда, которого все звали «Гринго», то сэкономит почти полчаса на дороге. Правда существовал определенный риск, что американец заметит его и подумает, будто он ворует каучук с его деревьев, но Аркимедес все равно решил идти именно так, стараясь при этом не встречаться с этим человеком.
