Мать бесов
Пролог
1
Белке оставалось жить одно мгновенье. Лес глух, и даже когда кто-то из его детей умирает, – он остается таким же самозабвенным. Как деревянный монумент, страдающий деменцией, просто стоит и смотрит в одну точку. Птицы продолжают петь, ручей журчать, а кузнечик выдавать свою стрекочущую симфонию. Слабый ветер колышет макушки сосен, а белка уже пригвождена деревянной стрелой рядом со своим дуплом. Маленькая смерть в большом лесу никого из его обитателей не удивляет и даже не пугает. Для леса смерть – это самое естественное продолжение жизни.
Щербатая, без нескольких пальцем рука с усилием вынимает стрелу, белка падает в уже приготовленное лоно небольшой сумки. Спрыгивая с дерева, фигура человека не издает не единого скрипа, делая это почти бесшумно. В этом лесу он чувствует себя как рыба в воде. Тут все знакомо, – каждое дерево и куст, каждая кочка, и даже все запахи были досконально изучены. Вот недалеко от той ёлки, в овраге, у него стоят удавки на лису, а вон за этим ручьем вырыта ловушка на бобра. Он знает, где можно набрать вкусных ягод земляники, а где весной щавель кислее прочих.
Люди редко захаживают в этот лес. Только грибники да малочисленные охотники в подходящий для этого сезон, и то не часто. Не то чтобы этот лес слыл каким-то опасным или странным. Самый обычный лес с виду, только старый и дремучий. Иной раз идя по нему, кажется, что ты первый человек, ступавший по этой земле. А другой раз, некоторые чрезмерно чувствительные люди могут и чувство какое-то ощутить, тревожное чувство, будто кто-то смотрит на тебя со стороны, – глядь, а там никого нет, но чувство все равно есть. Слухи разные ходили, но кажется в них никто не верил. Люди в лесу пропадали, но они и в других лесах области так же пропадали. Да и не только в лесах.
Мама не выпускала человека без пальцев на улицу днем, когда тот был еще маленьким. Они всей семьей тогда жили в Молдавии. Другие дети все время издевались и били беспалого мальчика, но ему все равно нравилось бывать на улице, особенно там, где есть деревья и трава, а боли он не боялся.
Но когда ему исполнилось семь лет, папа все же вывозил его иногда подальше от города, где они жили, чтобы беспалый мальчик мог вдоволь набегаться и наиграться. Ну или потому, что маме надоело штопать его штаны и мазать кровавые ссадины вонючим бальзамом. Таких поездок было по пальцам пересчитать, но каждая из них запоминалась. Один раз папа даже уснул в своей «Ауди» и мальчик провел почти всю ночь в лесу, босиком, потому что обувь мешала наслаждаться лесом. Он обнимался с деревьями и даже сумел выследить и убить мышь, а сколько он тогда попробовал на вкус улиток и жуков, – не сосчитать. Если и есть самые счастливые минуты в жизни семилетнего мальчика, то для него это были именно они.
Вообще-то пальцев у него не хватало и на ногах, – такая врожденная особенность. Поэтому, в обычную человеческую обувь ему приходилось подкладывать тряпицы, чтобы не натирало. Впрочем, это раньше было тяжело, а сейчас он обычную обувь не носит совсем. Только мокасины или сандалии, сделанные под его ноги. Мама всегда чинила ему обувь, которую сама же и шила.
Человек шел легкой, бесшумной поступью, немного пружиня при ходьбе. Наклоняясь под ветками и протискиваясь сквозь кустарники, он не сбавлял темп. Не одна ветка не издавала ни звука. Он как будто был бестелесным духом, а не созданием их крови и плоти. Платок с лица можно было снять, потому что в лесу никто не будет смеяться над его обширной заячьей губой. Длинные патлы грязных пшеничных волос торчали их под черной шапки и свисали почти до плеч. Его серые рыбьи глаза замечали каждое движение, каждую травинку вокруг.
