Глава 1. Первое явление хана
В те времена мир еще не осознал благую весть Интернета, и Максиму Покровскому было только тридцать шесть лет. Планета еще не содрогнулась от взорвавшейся ипотеки, и салон бизнес-класса рейса Амстердам – Пекин был полон. Нина заснула сразу после того, как самолет набрал высоту. Максим убедился, что мышцы ее лица расслаблены, приблизил палец к ее приоткрытым губам, убрал руку, выпрямился и стал шепотом уговаривать стюардессу налить ему коньяка: «Страха не ведают только женщины и дети, а я смертельно боюсь летать». Пока тянул коньяк, не шевелился, косился на профиль жены, матери двух его детей, мальчика и девочки. Когда он смотрел на нее спящую, ему иногда казалось, что видит ее впервые или будто подзабыл ее и теперь вынужден преодолевать настороженность – словно надо привыкнуть к новой, пришитой руке, – смешанное чувство приобретения и придирчивости к обнове.
Высокие скулы, прямой нос, волосы убраны в тосканский узел – наполовину гречанка. Отец – дипломат, аристократ – родовое поместье в Афинах, сейчас наслаждается на пенсии преклонением соотечественников, родной кухней, ранними утрами уходит в море на шлюпке ловить рыбу. Вилла находилась на Патмосе. Максу побывать там было заказано, но всегда хотелось, ибо, размышляя об идеальных условиях работы, он завидовал апостолу Иоанну, который в уединении на острове писал «Откровение», всматриваясь время от времени в морской горизонт, наилучший объект созерцания.
Мать – номенклатурная москвичка, сильная, властная и вздорная. Брак родителей жены – плод антимонархических репрессий хунты «черных полковников», которые вынудили Нининого отца на полтора десятилетия обрести убежище в Москве. Облик дочери не повторял ни русоволосой полной матери, время от времени порывисто тревожившейся обо всем на свете, ни южной жгучести и разнеженной вальяжности отца. Случайно вынутая из генной библиотеки последовательность кода отмотала в фенотипе назад три тысячелетия. Нина вся – особенно тонкой, но полнобедрой своей фигурой напоминала изображения, населяющие барельефы храмов Дельф и Эфеса. Широкоглазая грация отличалась внезапными вспышками гнева, которых Максим никогда не мог предугадать. Имея взрослый разряд по волейболу и будучи левшой, Нина отвешивала пощечины сокрушительно и внезапно, их силу Максим не раз имел возможность испытать на себе. Эти оплеухи приводили его в отчаяние, он едва сдерживался, чтобы не ответить, однажды схватил ее за талию и перевернул вверх тормашками – она стала как шелковая.
Отключаясь, он любовался воинственно-жреческим профилем жены. Снова совместная поездка обернулась для нее мукой. Муж – разгильдяй и изверг, несносный капризный человек, суть которого ей была неведома. Однако она была не в силах противостоять некоему варварству внутри себя, которое дозволяло ей обращаться с мужем как с равным.
В Амстердаме служба безопасности отказалась пропускать Максима на борт, но Нина всегда готова к боевым действиям, она всегда рядом с мужем, всегда начеку, будто это не муж, а бомба замедленного действия. Достала папку, выпростала пригласительные грамоты, но в них службисты даже не заглянули – тогда она извлекла разворот из «Нью-Йорк Таймс» и показала интервью с фотографией на половину полосы. Нина объяснила, что вот этот, задержанный секьюрити, взлохмаченный, в дымину пьяный тип в растянутом на животе и локтях свитере – как раз и есть тот, кто изображен посреди газетного листа: светло улыбающийся человек с лицом подростка, в пиджаке и белоснежной рубашке с отложным крахмальным воротничком, лауреат крупнейшей в мире математической премии. Она предъявила приглашение Всемирного математического конгресса, который завтра открывается в Пекине. Вселенский конгресс проходит раз в четыре года и приурочен к вручению Филдсовской медали – награды, чей статус равен Нобелевской премии. А вот этот перебравший, усталый молодой человек – один из двух виновников события
