Теплым июньским днём, у раскрытого окна, в здании на Полюстровской набережной, между Арсенальной улицей и Красногвардейской площадью, на втором этаже дачи Дурново, наслаждаясь тишиной, сидел и смотрел задумчивым взглядом на Неву мужчина лет сорока, может тридцати пяти. На его лице жизнь оставила много следов, сквозь которые тяжело определить точный возраст. На нем была одета матросская форма не первой свежести, рядом на столе, развевая свесившиеся ленточки на теплом летнем ветерке, лежала бескозырка с надписью «Балтийский флотъ». Стул тихонько поскрипывал под весом раскинувшегося в нём огромного тела. Матрос был под два метра ростом и весом около ста килограмм. Внизу и в коридоре за закрытой дверью раздавались различные звуки. Множественные шаги, прерывисто доносящиеся обрывки разговоров. Там за дверями кипела жизнь в занимаемой анархистами дачи Дурново. Кроме них в здании расположились ещё какие-то организации, но они мало кому были интересны до сегодняшнего дня. Матроса тоже абсолютно не интересовал непонятный союз булочников , неизвестно кому нужная секция народных лекций и организация народной милиции. Находились в этом здании и ещё организации, но про них он даже не слышал. Ему сейчас хотелось слышать только тишину.
За окном этим летним июньским днём тоже вместе с Невой протекала жизнь. Но она тоже мало интересовала в данный момент наблюдающего человека. Он был абсолютно далёк от событий, громовыми раскатами несущиеся по стране, революционных волнений и самого смутного времени 1917 года. Событий ему хватало своих. И ожидание ближайшей их развязки, кидало сознание в дрожь. Всё пошло не по плану. Несколько дней назад события взяли его в такой оборот, что кружилась голова, и начинало подташнивать, когда лезли мысли о том, как поступят с ним его однопартийцы, когда вскроется вся правда. А она вскроется – это вопрос времени. Пронесло вчера. Очень сильно повезло. Повезло до такой степени, что он даже не мог рассчитывать. Его и ещё пару десятков высвободили из Крестов его единомышленники – анархисты. Во время проведения силовой акций в городе, они напали на здание тюрьмы и силой освободили своих собратьев. В Крестах он успел провести меньше суток и избежал допроса. Теперь же ожидались вопросы от освободивших его анархистов. Хоть он и был для них своим, прибившись к их движению несколько лет назад, ещё в Кронштадте, но в тюрьму он попал совершенно не из-за этого.
Матрос залез в карман своих брюк, достал оттуда пачку папирос и спички, положил их на стол, рядом с бескозыркой. Из другого кармана вытащил аккуратно серую коробочку. Ловким, натренированным движением открыл, подцепил из неё ногтем небольшую порцию порошка и отправил его в правую ноздрю. Потом повторил тоже действие с левой ноздрей, закинув в неё ещё одну порцию порошка. После чего откинул голову назад, сделал шмыгающие движения носом. При этом порошок, разогнавшись, резко обжигал слизистую. Матрос потёр нос своей массивной ладошкой и убрал серую коробочку, с надписью «кокаин» обратно в карман. Взял со стола папиросы, продул от табака, смял машинально и закинул в рот. После зажженной спички, лёгкие наполнил табачный дым. Он выдохнул белую струйку, закинув голову назад, и на его лице появилось минутное блаженство. Но даже оно не могло избавить от засевших в его голове мыслей о неизбежной участи.
«Интересно, как скоро у них возникнут вопросы: почему Глеб и Антон, с которыми он ушел последний раз с их базы в Дурново, были найдены мертвыми при непонятных обстоятельствах, рядом с расстрелянной машиной большевиков, которые тоже, как ни странно, оказались мертвыми. И где в это время был он» – лезли в голову вопросы, на которые он не хотел отвечать. Ответы были ему хорошо известны, но они влекли за собой такие последствия, о которых было даже страшно подумать.
