Я не буду называть своего имени. Ни к чему это, да и вряд ли оно покажется кому-то интересным. Ничего особенного в нём нет. Скажу лишь то, что я абсолютно нормальный человек, такой же, как все, – адекватный и вменяемый. Также не важно имя города, в котором я живу. Этот город огромен, чтобы описать его одним словом, попав точно в цель. У меня особенное отношение к этому городу. Я люблю его. Люблю за его болезненное самолюбие, за его переменчивое настроение, за его утончённый эгоизм.
По общественным правилам отучился все положенные годы в школе, о которой имею лишь смутные и рассеянные во времени воспоминания. После чего поступил в университет, который окончил с красным дипломом. Очередная ерунда, необходимая только тем, кто не уверен в своём будущем, кто боится его. Я никогда не относился к чему-либо слишком серьёзно, кроме своего творчества. Тем более к образованию, хотя учился хорошо. И красный диплом я заработал не оттого, что просиживал долгие ночи напролёт, корпя над пожелтевшими учебниками отживших времён, а, наверное, потому, что мне легко давались гуманитарные науки. К этому прилагается хорошая память и умение схватывать на лету. Стрельните в меня из рогатки – и я мигом поймаю зловредный камушек, чтобы не ударил больно в висок.
Но из своего нескончаемого обучения я могу вспомнить лишь то, что на данный момент я потерял что-то отвратительное, по чему первое время даже скучал. Сейчас это всё в прошлом, но которое неумолимо сказывается на настоящем – на моём отношении к жизни. Насколько же мне омерзительны все эти принципы, когда человека загоняют в определённые рамки построения своей судьбы, не оставляя ему шансов быть смелым, свободным, осознанно выбирать свой путь – по интересам, способностям, талантам, и не чувствовать себя при этом изгоем. Что-то гнилое есть во всём этом, так же, как и в нас.
Но сказать, что я был недоволен жизнью как таковой, я не могу. Всё-таки есть в ней оттаявшая нотка весны, воодушевляющий звук, как приманка для юных, пылких и ещё не настрадавшихся сердец. Так и меня манила она, показывая на миг свои прелести, чтобы не угасла страсть заглотнуть её как можно скорее…
Один среди вас, но родной, но чужой,
Расцвету я, свободный и сильный душой,
И не знаю, в какую страну полечу,
Но наверное знаю, что вас не хочу!
А. Блок
– Май! – крикнула женщина в темноту двора.
Там на детской площадке визгливо скрипели качели, нарушая хмурый осенний, пронзительно холодный вечер. Мальчик, откликнувшись на крик, соскочил с качелей и нехотя побрёл к матери. Он был густо, почти под самый нос, укутан в шерстяной шарф, на глаза наезжала шапка, тёмно-синяя куртка, которая была по-жалостливому мала, врезалась тугими резинками манжет в голые выглядывающие запястья. Он шёл, опустив голову, медленными, маленькими шагами. Мать раздражённо схватила за ладошку подошедшего сына и с таким же недовольством, дёргая его руку, повела в сторону дома.
Дома на плите, над синим горящим пламенем, стояла большая кастрюля. Она гармонично булькала, распространяя запах варёной картошки и кислой капусты. Мать ходила по маленькой, сопрелой от варки супа кухне в заляпанном фартуке, с кое-как подколотыми, выкрашенными хной волосами. На худых ногах топорщились свалявшиеся шерстяные носки, в руках она держала алюминиевую столовую ложку, которой проверяла суп на солёность и готовность. Мальчик сидел на табурете и молча наблюдал за привычной и обыденной атмосферой кухни, освещённой приглушённым светом мутного, пыльного абажура.
