Я – угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.
Н.Гумилёв «Память»
13 мая 1244 года, Лангедок
Продолжительные и опустошительные
альбигойские войны, уничтожившие самобытные общество и культуру
Лангедока, подошли к концу. Французская корона обрела
невиданное ранее могущество единства; она, как сказочный северный
нормандский зверь, проглотила южное провансальское солнце, и всему
католическому миру показалось, что катарская ересь, ставящая под
угрозу само существование Римской церкви, наконец уничтожена, и
наступил долгожданный мир.
Но рыцарь никогда не знал, что такое
мир, он родился и вырос на войне. Его дед сражался с крестоносцами
Симона де Монфора под флагом непримиримого борца за независимость
Юга графа де Фуа и пал на поле боя; его отец, верный клятве
сюзерену, воевал с французскими королевскими войсками Людовика VIII
и геройски погиб, защищая свой родовой замок, - земли были отобраны
в пользу французской короны. Воспитанный после гибели отца дальними
родственниками, рыцарь был последним представителем своего древнего
рода. Он не видел для себя иного пути, как взять в руки оружие и
продолжить войну предков даже после того, как граф де Фуа одним из
последних в Лангедоке был вынужден заключить мир с королём. В
течение семи лет рыцарь вместе с другими окситанскими файдитами,
лишёнными своих вотчин, сражался с французами, скрываясь в лесах и
отдалённых замках Пиренейских гор, но пришло время, когда он
остался один. Лангедок всё-таки покорился французской лилии,
страна, которую он любил и для которой он жил, исчезла, став частью
католической Франции. Значит, пришло время исчезнуть и ему. И он
тронулся в путь, видя перед собой только одно - дорогу в
неизвестность.
Проезжая через небольшой городок, на
одном из постоялых дворов рыцарь встретил молодого ремесленника,
который был знаком ему по годам, проведённым в замке своих далёких
родственников. Парень был сыном кузнеца. Война обошлась с ним
немилосердно, лишила очага и заставила скитаться. Рыцарь предложил
парню стать его слугой, тот, не раздумывая, согласился. Рыцарь был
рад, что встретил знакомого человека, и думал, что на него можно
положиться в долгом путешествии, которое он собирался совершить… Не
получилось.
Ночью слуга сбежал. Рыцарь проснулся
в туманных сизых сумерках оттого, что сырое раннее утро пробило
дрожью от холода его тело до костей. Костёр давно погас, он даже не
дымился. Рыцарь скинул с себя мокрый от росы плащ и встал,
расправив затёкшие ноги. Первое, что он сделал, это попытался найти
кошелёк, который он вечером положил под седло, служившее ему этой
ночью изголовьем. Кошелька на месте не оказалось. Слуга сбежал,
прихватив с собой все деньги. Но разочарования не было. За долгие
годы войны рыцарь привык ко всему. Он не раз сталкивался с ложью и
предательством и слуг, и хозяев, и верных друзей, и самых близких
людей. Это стало нормой и принципом выживания во время войны,
надолго поселившейся в некогда свободном и цветущем крае. Было
удивительно, что рыцарь так неосмотрительно доверился малознакомому
человеку, которого он знал лишь по тем временам, когда в юношеском
пылу он ещё считал, что верность, благородство и честь были не
пустыми словами в Окситании. Да и что можно было ждать от
озлобленного, голодного, ни во что не верящего простолюдина,
потерявшего дом и семью и навсегда забывшего слово «служение». Он
поступил так, как требовали от него правила выживания на войне, где
право на добычу есть неотъемлемое право более смелого, хитрого и
дерзкого. И потому разочарования у рыцаря не было, осталась унылая,
глухая злость на свою, неведомо откуда взявшуюся, доверчивость,
которую, как он полагал, давно в себе похоронил.
