(Посвящается Лере С.,
Лере Б., и тебе, сэр Маркин)
Агния Викторовна Каверина
перестала дышать пятнадцатого мая, в пятнадцать ноль-ноль, в
возрасте тридцати восьми лет. А в семнадцать ноль-ноль открыли
папку с её завещанием и прочитали его. Четырнадцатого мая, в
семнадцать тридцать, когда Агния Викторовна ещё чувствовала себя
прекрасно и все считали, что что-то сдвинулось к лучшему, она
подписала несколько документов и решила все проблемы.
Во-первых,перестало существовать
издательство "Искатели". Оно отдало права на свою последнюю книгу
конкуренту и объявило себя банкротом.Во-вторых,всё имущество Агнии
Викторовны Кавериной стало принадлежать никому неизвестному мужчине
по фамилии Ростов. И только Валерия Андреевна, подруга усопшей,
услышав его имя, помотала головой и выдавила, что не верит в эту
дичь.В-третьих, оказалось, что
квартира, все счета и даже машина Леры, дочери покойной, всё это
больше не имеет никакого отношения к семье
Кавериных.
- Она же не могла оставить
дочь на улице? - спросили Валерию Андреевну, когда завещание было
уже вскрыто, а Агния Викторовна похоронена. - Кто этот
Ростов?
- Тот, кто только что
ушёл, - бесцветно ответила Валерия Андреевна. - Она фактически
завещала ему свою дочь.
Валерия Андреевна стояла
во дворе арендованного прощального зала и смотрела вслед уходящему
мужчине, который не проронил ни слезы на похоронах.
***
У моей мамы всегда была очень
странная фантазия. Например, она мечтала умереть в день рождения,
чтобы на памятнике была красивая дата. Ещё она просила одеть её не
в платье, а в пижаму, чтобы казалось, будто она спит, а ещё, чтобы
мы накрасили ей губы алой помадой или на крайний случай винной.
Лежать хотела принципиально на боку, а не на спине, как будто
смерть была ещё одним поводом доказать всем, что она не желает быть
серостью. Хотя... В сущности мнение других маму никогда не
волновало, вероятно, она просто не задумывалась над значением
вещей, не задавалась вопросом: "Почему так, а не иначе?". Просто
делала, что хотела...
Она категорически не хотела похорон.
Маминым желанием было, чтобы я и две её лучшие подруги устроили
«ирландский трип», который бы тянулся неделю или две. Ну и
напоследок...
Она меня завещала. Как счёт в
банке, дом или тачку.
Я не помню, как именно на это
отреагировала, в те первые дни, когда ее не стало. Всё превратилось
тогда в жуткую череду туманных картинок из чужой жизни, а
информация поступала оттуда с трудом. Я устала. Очень устала за эти
пять дней... и эти пять лет.
Большая Лера каждый день давала мне
приличную порцию успокоительного, а потом я ничего не помнила,
ничего не чувствовала и ни о чем не думала. Но вечно так
продолжаться не могло, и реальность настойчиво вторглась в мой
воображаемый мир, в котором моя самая большая любовь и самая верная
подруга, моя мама… меня завещала.
Это не был заверенный нотариусом
документ, просто бумажка в чёрном конверте из тачкавера, исписанная
пером и тушью, для большей драмы.
Этот самый конверт я и сейчас
сжимала в руках. Вспотевшие пальцы оставляли на бумаге отпечатки,
силиконовый слой будто растворялся, пачкая кожу.
И вот это я отдам
Ему.
Неизвестному мне человеку по фамилии
Ростов, который, по мнению матери, должен обо мне позаботиться.
Я стояла перед его
домом.
И он совсем не был похож на наш.
Катастрофически.
Я выросла в современной многоэтажке,
в красивой и очень просторной квартире. У нас была подземная
парковка, где я оставляла мопед, а Мама свою маленькую смешную
машинку. Потом машинка стала моей, а мопед переехал на Генеральскую
дачу. У нас была консьержка, не было никакого «двора» и все, что
нужно, располагалось на расстоянии вытянутой руки.
