Папка падает на идеально пустой стол, и я смотрю на неё
несколько мгновений. В ней всё, что мне нужно на этом этапе жизни,
но я не решаюсь её открыть. Оттягиваю удовольствие, а напряжение
буквально искрит на кончиках пальцев. Какого хрена я так
волнуюсь?
— Клим Петрович, будут ещё распоряжения? — флегматично
интересуется начальник моей охраны, а я отрицательно качаю
головой.
— Нет, иди. Но далеко не отлучайся, скоро можешь
понадобиться.
Арсений коротко кивает и покидает мой кабинет, а я провожу рукой
по прохладному пластику тёмно-зелёной папки. Как долго я этого ждал
— годы. Сколько лет прошло? Ровно восемь, но ненависть моя стала,
кажется, ещё сильнее. Она сжирает меня изнутри, но неплохо
мотивирует. Если бы не она, я бы точно не добился всего того, что
имею сейчас. Деньги, бизнес, бабы всех мастей в моей кровати и
испепеляющая злость, от которой мне не избавиться никогда.
Ненавижу.
На папке криво наклеенная надпись: «Нечаев», и только от одного
звука этой фамилии бросает в дрожь. Этот сбитый лётчик ещё не
знает, чем ему придётся пожертвовать, чтобы спасти свою никчёмную
душонку, но я с удовольствием ему расскажу. Вернусь в его жизнь и
расставлю все фигуры на доске именно в том порядке, который нужен
мне.
Господи, как долго я этого ждал. Все эти годы засыпал и
просыпался с одним едким, как кислота, желанием: уничтожить.
Раздавить, как клопа, чтобы одна вонь осталась. Как известно, если
чего-то сильно хочешь, оно обязательно случится. Рано или поздно —
главное, уметь ждать.
Открываю папку, но тут же захлопываю её. В горле пустынная сушь,
и я резко встаю из-за стола, чтобы налить себе стакан виски. Блядь,
где же эта чёртова бутылка? Меня штормит так, что перед глазами всё
плывёт, а руки мелко-мелко дрожат, будто бы я бухал пару суток
напролёт.
Когда бутылка наконец-то находится, лью на дно стакана
внушительную порцию и залпом осушаю. Алкоголь раздирает горло своей
терпкой горечью, огненной рекой проходится по венам, и становится
будто бы легче. Я ведь не планировал сегодня пить — слишком важный
день, но иначе не справлюсь. Слишком тяжело на сухую смотреть эти
долбаные фотографии. Невыносимо. И ведь ударило наотмашь с такой
силой, стоило только одним глазом посмотреть, что дух вышибло
напрочь.
Просто я не ожидал, что первой в папку положат фотографию Маши.
Сколько бы лет не прошло, а я всё так же реагирую на неё, и ничего
с этим поделать не могу.
Наливаю себе ещё немного, возвращаюсь к столу и, набрав полную
грудь воздуха, ныряю в содержимое папки, как в студёную воду — до
перекрытого дыхания и боли под рёбрами.
С первой фотографии на меня смотрит она — та, кто вынула однажды
мою душу. Прошло восемь чёртовых лет, но боль — она вот, она никуда
не делась. Идя по жизни, ломая всё на своём пути, трахая самых
красивых баб, так и не смог вытравить Машу из-под своей кожи. Она,
как татуировка на сердце, всё ещё болит и кровоточит.
Маша…
Провожу дрожащей рукой по её фотографии, а шею ломит от того,
как сильно напряжены мои мышцы. В венах адский коктейль из
ненависти, застарелой обиды и любви, которую я тащу на себе, как
сгнивший крест к эшафоту. Когда-нибудь эта долбаная любовь приведёт
меня в психушку, но даже если меня под завязку накачают
психотропкой, всё равно перед глазами буду видеть Машу. Чёртово
проклятие.
На меня с глянцевой картинки формата А4 смотрят зелёные глаза,
выворачивают наизнанку, лишают самоконтроля. Усилием воли сминаю в
кулаке фотографию и выбрасываю её в мусорное ведро. Не время
распускать сопли, не место жалости к самому себе. Однажды Маша
выкинула меня из своей жизни, выбрав не то и не тех, сейчас моя
очередь.
Оказывается, я почти забыл, какая Маша красивая, а сейчас
вспомнил. Вместо крови по венам будто бы расплавленное олово течёт.
Невыносимо, больно, отвратительно.
