Когда совершаешь ошибку, особенно остро чувствуешь, какой непреодолимой субстанцией является время. Расстояние все-таки более милостиво к нам. Человека, которого от тебя отделяет метр, можно окликнуть, догнать, схватить за плечо.
Человека, которого отделяет от тебя секунда, уже не окликнешь, не догонишь, не схватишь. Кажется: вот же оно, только что случилось, я сейчас все исправлю! Но – нет.
Эта крохотная трещинка – секунда – тут же неизбежно превращается в две, три, пять… минуту… час… Она разрастается, становясь бездонной пропастью, и ты ничего не можешь поправить там, на другом краю, который теперь все дальше и дальше.
Однако иногда судьба все-таки дает второй шанс. Для этого нужно всего лишь…
Ярославу, симпатичному, чуть полноватому блондину с умными глазами чайного цвета, только-только исполнилось пятнадцать лет, когда он купил менялу.
Случилось это июньским утром 1985 года в городском парке. Там в дальнем углу была асфальтированная танцплощадка, огороженная со стороны входа – беленой кирпичной стеной, а с боков и тыла – металлической сеткой. Субботними летними вечерами тут гремела музыка, и культурно отдыхала молодежь, а по воскресеньям с утра собиралась совсем другая публика, более спокойная, и при этом очень разная по возрасту: от октябрят до пенсионеров.
Площадка в это время еще хранила следы вечернего веселья: под ноги попадались растоптанные цветы и окурки, грязно-бирюзовые билеты с оторванным «контролем», обрывки газет и прочий мусор. Под сценой поблескивали в полумраке пустые пивные и винные бутылки. Уборка ожидалась только после обеда.
А до того площадка принадлежала городскому клубу коллекционеров. Его члены проходили по специальным пропускам, но войти мог и любой желающий, купив билет за десять копеек. Сразу за входом на площадке толпились модельщики с их разнокалиберными танками, самолетами и машинками, так что остальные коллекционеры были вынуждены протискиваться к своим местам сбора сквозь это игрушечное царство.
Место в глубине, на деревянной сцене, традиционно занимали нумизматы, самая солидная публика, посматривающая на прочих свысока. Свысока в прямом смысле, так как сцена возвышалась над площадкой метра на полтора, и на нее приходилось подниматься сбоку по деревянным ступеням. И свысока в переносном смысле, поскольку коллекционеры монет считали свое увлечение делом не в пример более серьезным по сравнению с собиранием всякой чепухи.
Значимые экземпляры коллекций они держали, как правило, в самодельных альбомах из целлофана, простроченного на швейной машинке. Фабричные кляссеры для монет были в большом дефиците. Битая дешевка демонстрировалась насыпом в круглых коробочках из-под леденцов.
Справа от входа, под беленой стеной ютилась горстка торговцев разным хламом. Их было немного, и само их присутствие особо не поощрялось. Всякий раз они осторожно просачивались сюда мимо остальных коллекционеров и разворачивали на асфальте тряпицы, в которые были завернуты старые и пыльные бронзовые лампы и подсвечники, фарфоровые статуэтки с отбитыми носами, гнутые и исцарапанные серебряные ложки и вилки разных времен, пожелтевшие растрепанные книги, затертые лупы, куски магнитных колец от динамиков и прочие товары подобного сорта.
В ожидании покупателей торговцы беспокойно оглядывались, готовые мигом свернуть свои «прилавки» при малейшей тревоге. Милицейские облавы изредка случались. Власть опасалась деградации клуба коллекционеров до блошиного рынка. Такое сугубо буржуазное явление никак бы не вписалось в социалистическую действительность.
