Мероприятие

И тут он заплакал, буквально залился слезами. Сначала просто тихо стоял, как и все, только изредка начинал подёргивать руками и плечами, потом дрожь переходила на спину, и трясся он весь, от начищенных ботинок до немытых длинных чёрных волос, толстыми прядями спускающихся на воротник старой куртки. Но пока держался. Пузатый самоуверенный мужик в дальнем углу что-то назидательно закричал густым басом, но и тогда он ещё крепился. А когда к нему подошёл ещё один черноволосый, вот тут-то его и прорвало. Сначала всхлипнул, потом стал быстро что-то говорить, путаясь в словах, вытирая нос рукавом, мотая головой, и зарыдал громко, в голос; вместо слов уже получались сплошные рыдания.

Смотреть было интересно. Собеседник его вздыхал, чесал бороду, потом ушёл за решётчатую дверь и какое-то время там отсиживался; но вернулся. Плачущий рыдал, не умолкая. Вокруг сновали люди по своим делам. Мелькнула маленькая, как мышка, старушечка, проплыла женщина в нарядной шляпке. На рыдающего никто не обращал никакого внимания, будто у них тут каждый день мужики рыдают. Короче говоря, мне понравилось; атмосфера подходящая, обнадёживающая. Не зря день прошёл.

Хотя пришла я, конечно, не по сторонам глазеть. Мать отвела меня в сторону, за колонну, и пока она там копошилась и что-то тихонько бормотала, я и здесь стала публику разглядывать. Больше никто не плакал. Лица у всех были серьёзные, сосредоточенные, с лёгким оттенком муки, как на уроке физики. Вдоль стен стояли деревянные скамейки, на одной лежал чей-то красный зонтик. На высоком потолке было что-то нарисовано, но мне, по моей близорукости, было совсем не разобрать, что именно. За открытым окном вовсю шёл дождь, и лучше бы мне гулять сейчас там под дождём, чем стоять тут в духоте, сопровождая мать. На улице холодно, ветрено, и ветреные деревья раздеваются безо всякого стыда. Дождик кончится, и на фоне облаков начнут махать крыльями грациозные чёрные птицы. Вороны, скорее всего. А я могла бы вычислять их маршрут, нарочно наступая в лужи вместо того, чтобы любоваться тут выступлением мужика с эпи-статусом. Проходили, знаем. Что-то очень многое совершается не по моей воле в последнее время. Своеволия не хватает, что ли? Кажется, это тоже диагноз.

Но дебилов у нас два, это всем известно.

Физичка у нас оторва. Сначала была жгучей брюнеткой. Потом платиновой блондинкой. Потом пришла абсолютно розовая. Понятно, что до наших контрольных ей никакого дела нет. У неё активная личная жизнь. Нет, лучше «интенсивная». А ещё лучше «бурная» или «буйная». И ведь замужем тётка, двое детей. В нашей школе – ни одного: старшая уже выпустилась, а младшая ещё не доросла. Наши мадамы её тихо ненавидят. Завидуют, наверное. Представляю, если бы Изергиль в розовый выкрасилась…Впрочем, лучше не представлять.

Не так давно Золотарь опоздал на физику. Несколько будильников ставить надо было, но он у нас не спросил. Короче говоря, пришёл через двадцать минут после звонка, заспанный такой, лохматый, а у нас – самостоятельная. Надежда ему сказала, чтобы решал, что успеет, а оценку она ему поставит, на сколько решит. Вообще-то Золотарь у нас гуманитарий, ему эта физика нафиг не нужна. Нет бы хоть тест дала на компьютере, там хоть угадать можно правильные ответы. Так нет, дала всем листочки с задачками, каждому со своей. Садистка. А сама, конечно, в компьютер уткнулась. Да, знаете ли, задачки по физике решать – это не вирши кропать вообще-то. Золотарь стихи сочиняет, посвящает Сашке. Сашка эти его стихотворные записки всегда девочкам показывает, хвастается. Не знаю, что другие девы думали, но мне его стихи не нравились: слабые, бездарные, унылые. Вообще-то он впечатления Пьеро не производит, но так уж исторически сложилось, что за всякую романтику в нашем классе отвечает Золотарь. Ему родительский комитет эту роль определил ещё в начальной школе. Эльза Аристарховна любила всякие затеи, с ней весело было. В первом классе мы полгода, наверное, только её имя и отчество выговаривать учились. А потом к каждому празднику сценки ставили с песнями и плясками. Всем пацанам нормальные роли доставались: кто медведей играл, кто козлов. А Золотаря на восьмое марта поставили с Сашкой танго танцевать с красной розой в руке. Золотарь на репетициях нормально танцевал, а на празднике ходил под музыку, как деревянный, и ноги у него совсем не гнулись; а в конце он встал на одно колено перед Сашкой и отдал ей розу. Родители дружно аплодировали, Эльза Аристарховна довольно улыбалась. Может, тогда Золотарь и решил, что он романтик и даже поэт. Зря, конечно. Но, как говаривал один из моих любимых собеседников, выбор – вещь иррациональная. Вот с тех пор так и повелось, появился в классе свой ответственный за лирику.