– Мессалина, веди себя прилично!
Венера Родоначальница, сколько раз на дню она слышала от матери эти слова! Можно подумать, что небо упадет на землю, если она чуть подольше посмотрит на статного юношу, который неспешно беседует с Иродом Агриппой на ступенях базилики Юлия, греясь под лучами ласкового осеннего солнца. Или на мускулистого раба, ведущего в поводу двух коней. Напуганные людским гомоном, благородные животные фыркают, пытаясь встать на дыбы, и парню приходится прилагать все силы, чтобы не дать им вырваться. Какие руки, такой торс! В конце концов, они с матерью пришли на Форум Романум – главную площадь Римской империи – именно для того, чтобы на людей посмотреть и себя показать. И она не виновата, что, рано сформировавшись, в тринадцать лет выглядит так, что римская чернь восторженно свистит ей вслед, а знакомые мужчины многословно выражают восхищение очарованию юной красавицы, пытаясь незаметно потискать смазливую девочку в укромном уголке.
Даже старый чванливый этруск Луций Элий Сеян – префект претория и доверенное лицо императора Тиберия – и тот, встретив ее на прогулке в саду Мецената, так уставился на высокую грудь юной чаровницы, что привыкшая к свободным римским нравам девушка засмущалась и поплотнее прикрывшись накидкой, поспешила домой, забыв о свидании с юным Вителлием.
Но и дома не было спасения от мужского внимания. По мере взросления дочери в особняк Домиции Лепиды Младшей, вдовы Марка Валерия Мессалы Барбата, вереницей потянулись представители мужского пола из лучших домов Рима от шестнадцати до семидесяти лет. Сама еще не старая, Лепида сначала радовалась приходу гостей, но потом, поняв, что под крышей ее дома их интересует иная цель, нежели ее персона, стала придираться к дочери, завидуя в душе ее молодости и красоте. Что поделать: женская ревность не смиряется ни перед родственной привязанностью, ни перед неумолимым ходом времени. Впрочем, сама Лепида не осознавала подоплеку своей неприязни, свято веря, что не позволяет дочери лишнего для ее же блага.
Вот и теперь, слыша за спиной свист и видя, как восхищенно встречные мужчины таращатся на точеную фигуру идущей рядом юной девушки, Лепида все больше приходила в мрачное настроение. Нет, боги явно на нее за что-то осерчали, когда послали ей дитя, готовое строить глазки всем мужчинам, не зависимо от возраста и положения в обществе. Это же надо: совершенно не считаться с традициями и обычаями родного города!
Так, думая каждая о своем, мать и дочь медленно шли по мощеной булыжником площади, лениво поглядывая на лавки ювелиров, белый мрамор храмов и вечную толчею у базилик. За хозяйками прилежно семенила недавно купленная рабыня, прижимая к груди корзинку с приобретенными у бродячих продавцов лентами и прочими милыми дамскому сердцу пустячками: в Риме было полно воров, а за утерю самой малости ей могло изрядно достаться от суровой Домиции Лепиды. Другой рукой служанка держала зонт над головой своей госпожи, стараясь, чтобы ни один лучик солнца не упал не белоснежную кожу молодящейся матроны.
Перед знатными римлянками вышагивали два дюжих херуска, бесцеремонно расталкивая толпу, чтобы освободить дорогу для внучатой племянницы покойного императора Августа и ее прелестной дочери. Мессалина засмотрелась на спину левого раба – красивого блондина по имени Квинт – решая, насколько правдива сплетня, будто он помогает матери коротать одинокие ночи, но та, проследив за взглядом дочери, одернула ее вторично:
– Ты что, не слышишь, что я тебе сказала? Сколько можно пялиться на мужчин? Ты больше похожа на девицу из лупанара, чем на девушку из благородной семьи.
– Но, мама!.. – Привычно заныла Мессалина, начиная набивший оскомину от частых повторений диалог, но тут же осеклась, потому что толпа забурлила, пропуская огромные носилки с полуопущенными занавесками, которые несли восемь дюжих чернокожих рабов. Спины носильщиков блестели от пота, а они сами едва держались на ногах, сгибаясь под тяжестью огромного портшеза, украшенного затейливой резьбой, по сторонам которого шествовали суровые ликторы, неся знаки профессионального отличия – фасции. Из-под волчьих шкур, покрывавших их головы, на толпу глядели равнодушные холодные глаза людей, готовых убить родную мать по приказу своего господина.
