В начале 1848 года Калифорния еще не носила названия «страны золота». В то время Сьерра-Невада была еще непреодолимой преградой на пути к востоку. Увенчанная лаврами и розами страна святых раскидывалась под вечно-голубым небом от Сьерры до пологого берега Тихого океана.
Правда, спокойствие страны иногда и нарушалось здесь маленькими вспышками революции, но шум их редко проникал в эти плодородные, тихие равнины, где американский испанец пас свои стада, где фанданго было единственным удовольствием, а охота на гризли – высшим волнением.
Таким же образом текла тогда жизнь и в Ливермурской долине, где стоит теперь город Ливермур. На берегу Аррох-и дель-Валле, берущей начало в Гамильтоновых горах и затем прихотливо извивающейся по сочным лугам, виднелось несколько белых домиков, – это было индейское поселение, и обитатели его, давно уже укрощенные испанскими миссионерами, занимались здесь земледелием.
Там, где долина упиралась в величественную Монте-Дьябло, стоял красивый дом в стиле мексиканских «гасиенд», окруженный лаврами и мадронами1. Дом этот принадлежал дону Педро Диасу. Десять лет тому назад, когда эта долина была еще совершенной пустыней, он получил здесь землю от мексиканского правительства и, ведя постоянную борьбу с индейскими грабительскими шайками, налетавшими сюда для разбоя с Гамильтоновых гор, мало-помалу расширял свои владения. Теперь он был самым почтенным и самым состоятельным человеком во всей долине.
Он и сын его Антонио, четырнадцатилетний мальчик, были единственными обитателями дома: жена его, донна Анна, пала жертвой одного из упомянутых выше индейских набегов.
Теперь, конечно, индейцев здесь не было уже и впомине, – они давно исчезли из этой местности. Дон Педро мог спокойно брать с собой сына во время своих поездок по лесам или долинам, где паслись его стада. Мексиканец словно родится в седле, в этой стране уменье ловко ездить верхом значит больше, чем умение читать и писать. А в этом отношении маленький Антонио не мог бы и желать лучшего учителя, чем его отец.
Был июнь месяц. В Ливермурской долине уже несколько дней было замечено сильное волнение. Внизу, на берегу реки, перед маленькими домиками люди собирались толпами, куря и оживленно жестикулируя. В гасиенде дона Педро Диаса было также заметно движение: перед входом в дом стояли маленькие лошадки, взмыленные и утомленные ездой, а на веранде сидел сам дон Педро в обществе каких-то людей, очевидно, иностранцев. На суровых лицах с бритыми подбородками не было видно ни одной черты испанской расы, широкоплечие коренастые фигуры их не обладали испанской величавостью и гибкостью, а их речь была резкой и отрывистой, пересыпанной английскими словами.
В углу лежали тяжелые сумки и мешки, из которых выглядывал железный инструмент: у каждого за поясом, стягивавшим поверх красной фланелевой рубашки панталоны из оленьей кожи, были заткнуты револьвер и нож.
