Царь Петр однажды по пьяному делу, в застолье, начал рассуждать: дескать, Европа нужна нам на несколько десятков лет, а там мы можем повернуться к ней… Ну, в общем, понятно чем. Будучи слабее остальной компании на выпивку, я мирно дремал, положив голову на стол и не прислушиваясь к разговору, а на этой фразе вдруг вскинулся:
– Нельзя, государь! Как раз нож в спину получим!
Все замерли, ожидая грозы: царь не любил, когда перебивают, – однако через секунду испуганную тишину разорвал его смех:
– А ты, пожалуй что, прав! К иным друзьям лучше тылом не поворачиваться!
Бьюсь об заклад, Петр вспомнил именно о польских своих союзниках. Приехавши в его свите в городок Станиславов, на встречу с королем Августом, я окунулся в такой бездонный омут лицемерия, что не чаял и выбраться из него. Казалось бы, уроженцу Венеции невместно удивляться примитивным интригам каких-то варваров – однако в городе на лагунах мне довелось вращаться отнюдь не в высших кругах, да и по крови я не венецианец, а русский. Отец мой (коего сыну знать не довелось) был русским ратником или казаком, попавшим в турецкий плен, освобожденным с галер великим Морозини и канувшим в Лету бесследно. Но не бесплодно! Слава богу, хватило ума сию родословную от царя утаить. Здесь меня числят иноземцем, и оспаривать этот статус резону нет. Хотя бы потому, что иноземцу жалованье идет вдвое выше, нежели русскому в том же чине. Уж не говорю о свободе: подданные в глазах царя – рабы, а к наемникам отношение иное. Какой бы странной и чудовищной нелепицей это ни казалось, но в России невыгодно быть русским!
Впрочем, Петру наплевать, какой масти лошадь, лишь бы воз тянула. Важнее рода-племени чин, и тут на государя грех жаловаться. Принять подозрительного чужака и безродного бродягу капитаном в гвардию, а потом за десять лет возвести до генерал-майора – это признание достоинств! Бывали, конечно, и более блестящие карьеры, зато с гордостью могу сказать, что все свои чины и награды добыл честно, потом и кровью. Дрался при Лесной, под Полтавой, на Пруте был контужен, потом от поноса чуть не сдох, а дальнейшая война с турками, уверен, без меня бы совсем иначе пошла. Днепровские городки оборонил, морем и сушей ходил в Крым, в ответ на ханские набеги. Большое турецкое войско, с самим визирем во главе, вынудил к отступлению и Борису Петровичу Шереметеву, как бычка на заклание, подвел. Слава поражения оного принадлежит фельдмаршалу – но и ваш покорный слуга не на печи лежал.
Теперь царь, похоже, пожелал испытать меня на годность к иной службе и совлечь с честного воинского пути на кривые тропы дипломатии. В недавнем совете возобладало почти единодушное мнение (один князь Кантемир его не поддержал), что одновременная война с Портой Оттоманской и Шведским королевством России не по силам. Истощение государственной казны превосходит все границы разумного. Надо искать либо союзников против султана, либо мира с ним. Начали поиск, разумеется, с Августа. Меня государь представил соседственному монарху как военного советника, поэтому в конференциях я откровенно бездельничал, изучая от скуки тонкости этикета, упражняясь в построении на лице доброжелательной улыбки и разглядывая польских контрагентов.
Дело в том, что алиату нашему воевать было нечем. Он с готовностью обещал царю любую возможную помощь против турок – но обещал за себя лично, не за государство. Принудить Речь Посполитую король не имел власти. Чтобы привести в действие компутовое войско – содержимое на жалованье согласно компуту, сиречь расчету, утвержденному сеймом, – требовалось сеймовое же решение. Совершенно непреодолимый барьер, и даже если его каким-то чудом переползти – все равно толку мало, ибо численность войска не превышала дивизии. Для увеличения надо убедить шляхту поступиться доходами в пользу казны. За целый век ни одному польскому монарху, кроме Яна Собесского, такого не удавалось.
