Что-то непонятное противно трезвонило. Трезвон был достаточно омерзителен, чтобы Стасу пришлось проснуться, но не настолько, чтобы он заставил себя открыть глаза.
Так он лежал некоторое время, болезненно кривя рот при каждом новом дребезжащем переливе неопознанного звука. Потом вспомнил, что для открывания глаз нужно сильно наморщить лоб, и с невероятным усилием проделал-таки этот фокус.
Полежал с открытыми глазами. Трезвон не умолкал. Тогда Стас принялся постепенно, в щадящем режиме перемещать свои ноги в сторону пола. К тому моменту, как ему удалось с грехом пополам опереться на холодный паркет, трезвон прекратился. Тут Стас сообразил, что это звонил домашний телефон – полузабытый прибор, который последние несколько лет сообщал ему только о необходимости что-то оплатить или воспользоваться всякими ненужными услугами. Правда, в нынешней ситуации телефон мог сообщить ему и что-то иное – хотя, скорее всего, еще более неприятное.
– Зараза ты, Танька, – с чувством сказал Стас, сумев перевести себя в относительно вертикальное положение.
Заразой была одна из его прежних любовниц – психолог, которая любила говорить, что каждое утро человек должен вспомнить все, что он сам о себе знает. Особенной заразой она показалась Стасу именно сейчас, когда стало очевидно: ничего приятного ему вспомнить наверняка не удастся.
Стас подумал немного и снова сел на так и не разложенный вчера вечером диван, на котором он, судя по всему, провел очередную горестную ночь. Посмотрел на фотографию ушастого старичка с ужасно хитрыми глазами, перевязанную роскошным черным траурным бантом. Фотография почему-то стояла на полу, хотя в нынешних обстоятельствах Стас вряд ли готов был чему-нибудь удивляться. Рядом лежала большая толстая брошюра, перевязанная точно таким же бантом – его почившая в бозе диссертация.
– И ты зараза, Валерий Евсеич, – уныло пробормотал Стас. – Не мог еще недельку пожить. Вообще все по-другому было бы…
Тем не менее фотографию на заваленный кипами исписанной бумаги стол он все-таки переставил, пнув по пути ногой теперь уже бесполезный кирпич диссертации.
Кофеварка, каким-то чудом продолжавшая работать на фоне общей разрухи в Стасовом жилище, выдала порцию кофе, и Стас застыл с чашкой в руке, с отвращением глядя на кухонный стол. На столе лежал мертвый мобильник (Стас предусмотрительно не заряжал его последние два дня – с появления в интернете той статьи), и насмехался распахнутым черным экраном ноутбук. Со всей этой техникой надо было что-то делать – если, конечно, не строить суицидальных планов, при которых можно уже и не оживлять источники отвратительной информации…
Стас задумчиво тянул невыносимо крепкий, да еще и несладкий кофе – чего никогда не стал бы делать при каких-нибудь других, более благоприятных обстоятельствах. Обычно первую порцию он проглатывал залпом, ужасаясь немыслимой горечи, которая единственная была способна по утрам возвращать его к жизни. Сейчас же опустевшая чашка автоматически означала бы, что пора искать разные шнуры, втыкать их в розетки, включать телефон и компьютер в сеть, ждать, пока они наедятся достаточно, чтобы включиться – а потом читать и слушать всю ту мерзость, которая незамедлительно из них польется.
Впрочем, пока техника будет впитывать первые живительные дозы энергии, можно попытаться позавтракать. Последние дни он пренебрегал этим ритуалом, да и сейчас не испытывал ни малейшего энтузиазма при мысли о том, чтобы приготовить яичницу или сварить любимую гречневую кашу – но хоть какая-то отсрочка…
