Я прочитал монументальный, многотомный труд великого русского историка С. М. Соловьева, в котором чего только нет. Тут и летописи, и дипломатическая переписка, и забавные случаи из придворного и народного быта.
Ох, и досада ж меня взяла! Сколько тут очаровательных, ярких эпизодов, сколько фантастических ситуаций! Они так и просятся на экран! Они даже обходятся без кинопленки и телевизора – мгновенно вспыхивают в воображении грандиозной цветной картиной! Только вот написан этот всероссийский сценарий серым, занудным, строгим языком, перегружен мелкими казенными деталями, придавлен тоннами чиновной переписки. Да и прочесть все эти 29 томов нормальные люди не могут. Некогда им.
Вот и решил я перевести преданья старины глубокой на человеческий язык.
Попутно выяснилось, что большинство фактов, – если, конечно, сообщения летописей можно считать фактами, – нам представляли не совсем добросовестно. Использовали, так сказать, пыль веков в корыстных целях.
Я попытался посмотреть на события нашего прошлого с позиций простого человека, пересказать их понятными словами. Ведь это же НАША история! Практически наша собственность! Единственное наше нетленное наследство. Национальное достояние. Так что, мы имеем полное право о нем знать и им владеть.
В нашем повествовании будут иногда появляться два интересных персонажа – Писец и Историк.
Первого Писца-летописца звали вроде бы Нестор, хотя многие считают, что это образ собирательный, так сказать – союз писателей, составленный из грамотных и полуграмотных монахов. Задача у Писца была тяжкая и необъятная. Он должен был описывать события по горячим следам, под пристальным княжеским оком. А, вернее сказать, – ухом: ни писать, ни читать, ни считать князь обычно не умел, и приходилось Писцу вслух пересказывать ему новые летописные повести о том, как он, батюшка, намедни за народ потно потрудился и славно попировал.
На Писце еще лежала обязанность ездить с князем, а также с кем попало и куда пошлют, вести всю государственную документацию, горбить вместо типографий, заменять собой все нынешние телеграфные аппараты, печатные машинки и компьютеры. С развитием государства на сутулые плечи Писца обрушилась тяжкая бумажная лавина, и он кряхтел, но тянул. В мелких писцовых бумажках дошла до нас не меньшая часть живой Истории, чем в подцензурных официальных летописях.
Второй наш соавтор, как уже сказано, – великий русский историк Сергей Михайлович Соловьев (1820—1879). Историку нашему работать было легче. Ездить по полю брани ему не приходилось – он только читал и читал труды Писца. И зашел он издали, от основания Руси, и честно писал обо всём подряд, не забывая, правда, что живет в Империи, служит Императору и многолюдной императорской фамилии, что Москва – праведный центр Вселенной, и нет греха большего, чем в этой праведности и вселенском достоинстве усомниться. Рюриковичи у власти уже не стояли, поэтому подробности их быта освещались легко, – лишь бы не обижать каких-нибудь сильных потомков, не разоблачать церковных легенд и, самое главное, – случайно не опорочить великую идею строительства Империи. Но чем ближе дело подходило к Романовым, тем скучнее и теснее становилось нашему Историку. Поэтому с какого-то момента придется нам его дополнить другими писателями, и он у нас тоже станет коллективным автором и собирательным персонажем.
