– Ну вот! Наконец-таки! Хоть кто-то стоящий! – подбодрила великовозрастную дочь Светлана Игоревна, появляясь за спиной дочери, словно привидение, и подслеповато щурясь на экран компьютера.
Ее дочь, тридцатипятилетняя Муза Юрьевна Ромашкина, давно пребывающая в статусе разведенной женщины, наконец-таки решила познакомиться с потенциальным женихом через Интернет, потому что ничего лучшего придумать не смогла. Сначала ее мама, женщина старой закалки и высоких моральных устоев, категорически не приняла этот способ знакомства.
– Это несерьезно! Как можно знакомиться, не видя человека? Твой чертов компьютер уже заменяет мужчину, это ненормально!
– Сейчас все так делают. То есть не все, конечно, – смущенно отвечала Муза, – но многие. А где еще найти пару? Коллектив у нас женский – на работе не познакомишься. В транспорте… Это на кого нарвешься. Да и не знакомятся вот так в пути… в суете, в толпе, на ходу…
– Да что ты вообще видишь! – прервала ее мать, намекая на испорченное с детства зрение. – Ты и на мужчин-то не смотришь, ходишь согбенная, словно под грузом своих проблем. Кто к тебе подойдет-то?
Муза была близорука, словно крот, и к тому же рассеянна. Очки же носить не любила. Если оставляла их дома, то начинала сильно щуриться и просто тыкаться в лицо и грудь собеседника носом. Ее подруга Настя Кречетова смеялась по этому поводу:
– Со стороны это выглядит так, как будто ты обнюхиваешь человека, когда разговариваешь с ним…
В целом же внешность у Музы была вполне приличная. Рост выше среднего, стройная, с длинными светло-русыми, слегка вьющимися волосами и большими грустными голубыми глазами с несколько несфокусированным, плавающим взглядом. Как говорила все та же подруга Настя: «Глаза у тебя вечно грустные потому, что их никто не видит из-за идиотской оправы, которая сидит на твоем носу словно седло! Не хватает только свисающих по бокам стремян, которые бились бы о твои щечки и гнали тебя дальше по жизни!»
– Что ты такое говоришь? – смеялась Муза. – Даже представить страшно!
– Вот-вот! Представить страшно, а ты такую оправу носишь! Почему ты выбрала страшную, стариковскую оправу темно-коричневого цвета? Почему?
– Тебе не нравится?
– А кому это может понравиться? Кто тебе еще скажет правду, если не лучшая подруга? Купи красивую оправу, тоненькую, совсем незаметную на лице. Зачем себя так уродовать? Ты словно специально! Ты же молодая женщина! А еще лучше – приобрети контактные линзы и открой миру свои выразительные, красивые глаза!
– Я молодая? – удивленно уточнила Муза.
– Ну, не очень старая же! – хмыкнула Настя, зная, что самооценка у ее подруги здорово занижена.
– Да, наверное… – неуверенно согласилась Муза. – Не то чтобы очень юная, но и не дряхлая еще. Такой стабильный середнячок.
– Слава богу, что ты хоть это осознаешь, – рассмеялась подруга. – Глаза красивые, волосы светлые, кожа белая, а очки такие мощные, темные, словно ты позаимствовала их у покойного дедушки.
Удивлению Музы не было предела.
– Почему «покойного»? – растерялась она.
– А живой тебе бы очки не отдал, – пояснила Анастасия.
И Музе пришлось еще долго утирать слезы от смеха.
Поэтичным именем Музу назвал отец, очень рано ушедший из жизни. Муза его почти и не помнила. Естественно, он был музыкантом, весьма успешным и известным в своих кругах. Музыкой была наполнена его жизнь до краев. Он играл на рояле, неплохо пел, сочинял музыку и всё время гастролировал, зарабатывая неплохие деньги, к которым относился на удивление легко.
С первой женой жизнь Юрия Владимировича Ромашкина не заладилась. Ей было всё равно, где он и с кем, главное, чтобы деньги приносил. Юрий Владимирович материально обеспечивал женушку и, что называется, мог быть свободен, большего от него и не требовалось. А супруга развлекалась с любовниками и вела праздный образ жизни на его деньги. Разрыв произошел, как в плохом анекдоте. В командировке Юрий Владимирович простудился, заболел воспалением легких и досрочно вернулся домой, где, как выяснилось, его не ждали. Жену он застал в постели в объятиях крепкого мужика, сплошь покрытого татуировками. Застыв на пороге спальни, Юрий Владимирович долго соображал, что бы это могло значить, прижимая к себе портфель с нотами. А когда понял, возмущению его не было предела:
