Ничего этого не произошло, если бы я, по своей всегдашней привычке, не влез не в свое дело. Есть у меня такая странность – делать чужие неприятности своими. Ввязаться в драку, где пятеро бьют одного, заступится за девчонку, к которой нагло пристают быковатые ребята, попросить вести себя потише горстку удалых горских ребят. Ну и всякое такое по мелочи. Пока все обходилось без далеко идущих последствий. Пара шрамов на башке, один вертикальный слегка заходящий на лоб от бейсбольной биты какого-то авто хама, и косой на затылке от обрезка трубы – это меня фашик отоварил, когда я в метро сорвал с его куртки фашисткий крест. Несколько сломанных ребер, не помню уже, в каком замесе мне их поломали, их, в смысле замесов, было много, я же говорю – неприятности любят меня. И три длинных пореза на животе, это меня одын очэн горачий южный чэловек угостил, когда я вежливо намекнул ему, что ссать в подъезде неприлично. А вот гордость моя – классический прямой нос, был целехонек, и также прям и красив как при рождении, чему я был несказанно рад.
Я чапал по размокшему снегу в ближайшую "Копеечку". С намерением затариться пивом для себя себя, и вином для Таши. Мечтая при этом о бочонке крафтового пива и бутылке хорошего итальянского. А не о бурде на которую у меня едва-едва хватало денег. И чтобы вместо самых дешевых чипсов и сухариков, купить вяленого омуля и ассорти изо всяческих морских гадов.
Дорога становилась все более скользкой, к вечеру начало подмораживать, и мокрое месиво под ногами медленно, но верно, покрывалось ледяной коркой. Перед аркой, ведущей со двора, я поскользнулся на ледяном крошеве и влетел на полной скорости в полутьму арки. Чтобы не упасть, я взмахнул руками ловя равновесие, и правой задел человека стоявшего около стены.
– Пардон, – буркнул я невысокому парню с рыжей, торчащей из-под вязаной шапочки, челкой.
– Придурок, смотри куда прешь. – Не замедлил тот откликнуться.
– Хайло завали. – Тут уже я не остался в долгу.
Я не планировал останавливаться и затевать спор, но следующие слова заставили меня притормозить и повернуться к оппоненту.
– Драчила гребаный.
– Ты че сказал пес?
Я двинул к парню. Вот не понимаю, как при моем росте метр восемьдесят пять, весе далеко за девяносто килограммов, и это заметьте не жира или там пустого мяса наращенного в качалке, а зверских таких мышц – функциональных, взрывных и быстрых. И весьма устрашающей – бандитской, как сказала когда-то одна из сокурсниц внешности – не слишком высоком лбе, полном отсутствии растительности на голове, но не потому что я плешивый, а потому что стригусь аля Котовский, мощной челюсти и квадратном подбородке покрытыми белесой щетиной, на меня умудряются наезжать такие задохлики.
– Слышь, братан, – вперед выступила вторая фигура, до этого мною незамеченная, голос сиплый и глухой, лица не видать за низко надвинутым капюшоном, – мы сказали, ты ответил, давай теперь краями разойдемся.
– Твой дружбан пускай повторит мне, что он там вякнул. Я пну его пару раз, и мы разойдемся… краями.
– Он извиняется, – сиплый сделал шаг ко мне, – не подумавши брякнул.
– Чего? – возмущенно возопил товарищ сиплого.
– Поддувало захлопни, – рявкнул сиплый корешу.
– А ты паря иди своей дорогой, не лезь не в свое дело.
Я хмыкнул и решив что конфликт исчерпан, пошел, как и предложил сиплый, своей дорогой. Если бы я мог не лезть не в свои дела. Если бы мог, то всего дальнейшего конечно не произошло.
Из магазина я возвращался той же дорогой, до моего дома самой короткой. И думать забыв о парочке с которой закусился под аркой старого дома. Однако они все еще торчали там, теперь уже в компании третьего человека, в темноте было трудно разглядеть кого, но кажется девушки.