Глава 1
Дом на Пардонерс Плейс – 9.00 утра
Когда она умерла, показалось, что любовь, которую она внушала множеству людей, вдруг расцвета пышным цветом. Прежде она никогда не понимала, как сильно ее любят, не предполагала, что гроб с ее телом будут нести шестеро молодых мужчин, которых попросили воздать ей эту последнюю почесть: нести ее на своих сильных плечах столь бережно и так целеустремленно.
Там были и какие-то совсем незначительные люди: ее старая Нинн, еще семейная нянюшка, с лицом, похожим на башмак, она громко рыдала. И Флоренс, ее костюмерша, с букетиком примул, потому как именно эти цветы всегда стояли у нее в вазочке, в гримерке перед зеркалом. И Джордж, швейцар, дежуривший на входе в театр «Единорог». Он был трезвее трезвого и говорил всем, кто пожелал его выслушать, что она была поистине великой женщиной. И Пинки Кавендиш, она просто обливалась слезами, и Морис, верный ее телохранитель с неподвижной верхней губой. Словом, толпы людей, многих из которых она узнавала и вспоминала с трудом, но которых успела озарить бесценным даром своего обаяния.
Ну и, разумеется, все рыцари и дамы, и сливки театрального сообщества тоже, и Таймон Гэнтри, величайший продюсер, который так часто задействовал ее в своих постановках. И Берти Сарацин, который создавал эскизы ее костюмов еще с тех незапамятных времен, когда она играла эпизодические роли, а затем уже поднялся до нынешних высот и обрел благодаря ей известность, а она – славу. Но не ради этой славы они пришли сказать ей «последнее прости». Нет, все они пришли просто потому, что любили ее.
Ну а Ричард? Да, и Ричард тоже был здесь, бледный и удрученный. Ну и… да, разумеется, в последнюю секунду промелькнуло в голове, и Чарльз тоже.
Мисс Беллами остановилась, захлебнувшись в своих фантазиях. Слезы радости застилали глаза. Она часто развлекалась, строя планы на собственные похороны, и всякий раз была растрогана до крайности. Смущал лишь один неоспоримый факт: сама она будет мертва и не сможет насладиться этим зрелищем. Сама она будет лишена возможности созерцать этот погребальный обряд, и в этом ощущалась ужасная несправедливость.
Но, может, она все же каким-то образом узнает, увидит? Может, будет гордо витать над этим шоу, никем не замеченная, используя свой знаменитый дар устраивать грандиозные спектакли, казалось бы, без всяких видимых усилий со своей стороны? Возможно?.. Тут она ощутила некоторую неловкость, напомнила себе о своем замечательном пышном телосложении и решила подумать о чем-то другом.
А думать было о чем. О новой пьесе. О своей роли – весьма значительной и интересной. О долгом монологе, где она будет рассуждать о том, что нельзя падать духом, невзирая на возраст, и смотреть на будущее с ироничной улыбкой. Нет, Ричард написал его несколько иначе, самой ей хотелось, чтобы та же мысль была выражена более простыми словами. Может, стоит выбрать момент и предложить ему ввести несколько более простых предположений, и от этого монолог зазвучит куда более выразительно, чем использовать эти сухие фразы, которые просто чертовски трудно запомнить? Ей хотелось – тут на поверхность всплыло истрепанное слово «уловка», но она тотчас отогнала его, – ей хотелось придать всему, что она будет говорить и делать на сцене, истинного тепла и человечности, ведь это всегда было движущей силой ее таланта. Она верила в гуманизм. Возможно, с Ричардом удастся переговорить как раз сегодня утром. Он, разумеется, заявится со своими поздравлениями и пожеланиями. Ведь сегодня у нее день рождения! Ей следовало бы заранее обдумать свое поведение, чтоб избежать неловкостей. Она должна любой ценой устранить каверзные вопросы, ответ на которые может выдать ее возраст. Сама она вполне осознанно и с упорством, присущим какому-нибудь йогу, запрещала себе думать о возрасте, и благополучно о нем забыла. Никто не знал, сколько ей лет, кроме Флоренс, но та кремень и будет держать рот на замке. И еще старой нянюшки – вот Нинн, следует признать, становилась болтлива, выпив стаканчик-другой портера. Но ничего, с божьей помощью она как-нибудь справится и с этим.
