…Он брел по набережной в сторону причала, пристально вглядываясь в лица прохожих. В свете вечернего неона люди напоминали ему витринных манекенов с голубовато-сиреневой кожей, черными губами и мутными глазами. За несколько недель мучительных бесцельных поисков его сжатые в карманах плаща кулаки так и не научились потеть. Зато он избавился от противной дрожи в теле, смирившись с внушаемой ему мыслью, что чем раньше он ЭТО сделает, тем быстрее кончится кошмар, завладевший всей его жизнью, в которой и без того хватало дурных дней.
Он остановился у перил причала, наблюдая за медленным течением реки. В темной воде тускло отражались звезды, плыл мусор, качались желтоватые блики прижавшихся к пристани теплоходов. Мимо по набережной двигались людские фигуры: разговаривали, смеялись, прислонялись к парапету, спускались к воде, взмахивали руками вслед проплывающим баржам.
Ему вдруг пришла в голову нелепая мысль: расстегнув плащ, вытянуть из-за пояса обрез и пальнуть куда-то вверх, нарушив эту мирную возню жизни…
Может быть, тогда станет легче? Но ведь от этого ничего не изменится. И он так и не пробудится от дьявольского сна, в котором жалкий человечек ищет выход из лабиринта, где подстерегают чудовища.
В который раз мысли его откатывались назад, в недалекое прошлое, чтобы еще раз убедиться в реальности происходящего и спросить себя: с чего же все началось, и почему это произошло именно с ним?
Мысли роились в голове, но выстроить их в ряд не удавалось никак. Угнетенная психика требовала хоть какой-то разрядки.
Постояв еще немного, он поглубже закутался в плащ и побрел в сторону питейного заведения со светящейся вывеской «Старый якорь». Войдя внутрь, кивнул швейцару: «Привет, Петрович, как служба?».
– А то, как же, – ответил пожилой швейцар в пиджаке с золочеными пуговицами, – идет помаленьку. Народ пьет – мы службу правим… Давненько к нам не захаживали…
– Здоровье берег… – уже входя в зал, буркнул посетитель.
Грохот музыки и кабацкий густой чад здесь ощущались гораздо сильнее, чем в холле. Синтетическое веселье шло полным ходом. Яркие вспышки иллюминации высвечивали фигуры изрядно подвыпившей публики. Несколько человек под собственные аплодисменты, раскачиваясь, пытались танцевать. За ближайшим столиком громкий разговор прерывался истерическим смехом. Об остальных посетителях можно было только догадываться по оранжевым огонькам сигарет в полумраке. «Странно, – подумал он, – почему я раньше не замечал, какой здесь гадюшник…».
И неожиданно в его воображении лица сидящих хмельных гуляк стали превращаться в звериные морды. А говор и смех сменились лаем, хрюканьем и шакальим подвыванием… Вон за столом сидит громадный жирный боров и, чавкая, пожирает содержимое тарелки. Рядом с ним – лисица с хитрющими глазами и почему-то с золотой цепочкой на шее. Зачем ей золотая цепь?
А там, в углу, разливают коньяк четверо мелких шакалов. Только шкуры у них необычного черно-серебристого цвета и такие же усы, что топорщатся на кончиках морд.. Образы были настолько зримы, что он поднял руку к глазам, пытаясь смахнуть наваждение. «Тьфу, ты, мерзость какая… Нет, видно, и кабак сегодня не для меня…».
Выйдя из грохочущей темноты ресторана, он снова вернулся на набережную и закурил. В голову упорно лезли воспоминания…
