Зима на Итаке выдалась трудной из-за постоянных порывов северного ветра и заморозков – обычно редких гостей в этих краях. От раскинувшихся по всему острову строений тянулись и уходили в низкое серое небо жидкие струйки дыма. Люди искали защиты и тепла у очагов, выходя наружу лишь в случае крайней необходимости. Тем же, кому довелось оказаться зимним вечером вне дома, приходилось несладко. Теплая одежда и еда не могли спасти этих неудачников от шалостей погоды.
– Всю осень не прекращались дожди, а теперь вот холода… – проворчал крепко сложенный бородатый мужчина. – Плохо для костей, очень плохо.
Его спутник кивнул, соглашаясь:
– Мой покойный дед однажды провел ночь в поле, ухаживая за больным конем. После его так скрючило – до конца жизни разогнуться без вздоха не мог. Старикам надо сидеть в тепле! Такие вылазки лучше подходят молодым.
– Это ты на кого сейчас намекаешь? – пробурчал тот, кто говорил первым.
– Прошу тебя, царь Одиссей, – возразил третий мужчина, зябко кутаясь в грубый и плохо подходящий для такой погоды хламис, накинутый на плечи поверх прочей одежды, – Колот не желал никого обидеть.
– И то верно, – кивнул тот, кого назвали Одиссеем. – Что-то у меня настроение шалит от непогоды. Переправь вина, Мелетий.
Бурдюк незамедлительно был извлечен откуда-то из груды вещей и передан царю. Владыка Итаки большими глотками осушил не менее трети содержимого, а после откинулся назад и принялся наблюдать за пляшущими язычками огня, вокруг которого все трое и сидели.
Костер был единственным источником тепла, без которого они бы продрогли до самых костей. К счастью, мужчины знали свое дело – поддерживаемое их заботами пламя все время оставалось ровным, несмотря на порывы колючего ветра. Иногда сучья в огне издавали уютное потрескивание, а в небо взлетал сноп искр – и от этого незамысловатого зрелища становилось как-то легко на душе. Воистину, огонь был лучшим другом человека. Прометей заслуживал хвалебных молитв до конца времен.
«И все-таки… Что я делаю этой сырой и холодной ночью здесь, в компании двух пастухов? Мог бы спокойно спать себе во дворце. Или любиться с Пенелопой. Отчего мне так неймется влезть в очередное приключение?» – вдруг подумалось Одиссею. Но вслух он ничего не сказал.
Ответ и так был хорошо ему известен. Сердце царя, прошедшего всю Троянскую войну и пережившего множество невзгод, было отравлено неусыпной жаждой деятельности. Его беспокойный дух вечно требовал то уплыть к дальним берегам, то ввязаться в соседскую склоку, то отправиться покорять горы в чьей-нибудь удалой компании.
Пенелопа с молодым Телемаком редко видели дома своего супруга и отца. Одиссей врывался в их жизнь подобно урагану: наспех обнимал сына, пылко справлял мужскую обязанность с женой, торопливо решал назревшие вопросы и снова куда-то пропадал. В лучшем случае его можно было найти на Итаке где-нибудь в прибрежном селении. В худшем – стоило бы заглянуть к дарданам. Или даже в Айгиптос, полную чудес землю, где жил надменный и сильный народ…
Нет, в последнем месте Одиссей пока не был. Но всерьез намеревался снарядить туда корабль, причем не позднее середины следующего лета.
Он уже привык, что его Пенелопа была истинной владычицей Итаки. А как иначе? Царя любили все, но большинство серьезных вопросов приходилось решать его супруге. Слишком уж часто законный правитель, преемник Лаэрта, отсутствовал в собственном дворце.
Интересно, подхватит ли однажды его сын эту же болезнь – неспособность подолгу сидеть на месте, страсть к непознанному, к новым открытиям и подвигам? Сложно сказать. Одиссей не так часто видел Телемака, чтобы иметь представление о том, каким человеком вырос его собственный – притом горячо любимый! – ребенок.
