Все в мире по законам своим течет, все по правилам меняется, сплетаясь в узор мира видимого и невидимого. Как паук плетет свою паутину, так и жизни сплетаются в кружево, становясь узором на полотне всего сущего. Да у каждой ниточки, хоть она и связана с другими, а все ж своя роль, свой путь. И будь ты хоть богом, хоть человеком, хоть мушкой маленькой неприметной, а только каждый важен. И каждому его роль уготована. А уж в какую сторону повернуть ниточке жизненной и с какой другой нитью сплестись, окраситься ли ей серебром лунного света или рудой алой, стать, как ночь черной, или как день светить – тут уж каждый волен сам выбирать. Ибо все и всегда поменять можно, пока ноги по земле ходят.
Глава 1. Жизнь…
– Одевайся скорее! Побежали, а то весь праздник без нас пройдет! – крикнула веселая Милица, зовя Агату на гуляния.
– Ишь, свиристелки! – одобрительно покачала головой старая Яговна, глядя, как внучка подвязывает косу и спешит за подругой, накинув на плечи расшитый цветами да узорами пестрый платок.
Потому как несмотря на весеннее тепло, Карачун, повелитель холода и мрака, правящий миром, не спешил уходить и посылал холодные ветра, стараясь хоть как-то продлить свое присутствие в явном мире.
А за порогом меж тем во всю свои права заявляла весна: появились на березке молоденькой, что у дома года три назад выросла, зеленые листья, которые на солнце и вовсе золотыми казались. Да при ветре будто плясали танец какой, наглядевшись на мошкару, что свадьбы свои над кустами крутить вздумала.
Яговна вышла на узкое крыльцо и села на старые, потемневшие от времени ступени. Хорошо вот так на солнце сидеть, да ветру свежему лицо подставлять! Радостно вдыхать запах сырой земли, пробудившейся ото сна зимнего. Любо сердцу слушать песни девок молодых, да смех парней крепких.
Сделала Яговна вдох. Сладкий воздух! Кажется, самой жизнью пропитанный. Хотя отчего же кажется? Так оно и есть. Уж ей ли того не знать!
Пестреют тут и там желтые солнышки мать-и -мачехи, да синие цветки пролески, что цветут везде, говоря, что ушла зима и стужа, ушла смерть природы, убрался Карачун в угодья свои навьи. И что нет ему больше хода в мир людской. Сокрыт он за рекой Смородиной, да отделен Калиновым мостом. Нет его тут больше. Наступило время жизни и любви. Ласково солнце светит, зеленеет трава молодая, щебечут свое приветствие Леле птицы. А тут к ногам и кошка приблудная прибежала. Трется боком горячим, да мурчит так, что и в доме ее слышно. А вот и комар на руку старческую, сморщенную сел и укусил. Под ногами муравьи проснувшиеся снуют, ищут, чем муравейник у пня трухлявого чинить да в порядок после зимы приводить….
Жизнь кругом кипит.
Вон дрозд вернувшийся, в небе летает, круги нарезая за стрекозой, которая от зимы проснулась, да к солнцу выбралась.
Жизнь…
За избой уж прополз. Да толстый какой, будто зиму студеную не в норе зимовал, а бока себе все отращивал!
– Может, и гадюки теперь сюда не приползут. А то прошлый год повадились. Ужей-то они не любят, – задумчиво проговорила Яговна, глядя на далекий лес, который темнел верхушками вековых елей, да золотился молодой листвой.
Она потрепала кошку по голове. И посмотрела на длинноногую цаплю, которая показалась над лесом и полетела в сторону болот. Время теперь самое гнезда вить, да яйца нести. И будто подтверждая мысли Яговны заквакали лягушки на пруду, что у леса был.
– Гляди-ка, – покачала она головой. – Все жизнь хвалят. Все ей сегодня радуются. И те, кому много отмерено, и те кому день всего жить дано.
А сколько ей, Яговне, отмерено по земле ходить, да траву под ногами мять? Много ли ей осталось? Сто лет она жила, на мир белый смотрела, да сколько ещё дней ей отмерено?
