…– Мы пришли. Потерпи, осталось совсем немного. Жрецы не смогут мне отказать, и все будет как раньше.
Эльф задержался ненадолго перед аркой главных ворот города. Она была такой белой, что само существование столь совершенной сверкающей чистоты казалось невозможным. Барельефы, повествующие о жизни Милосердной Миенель-Далли среди эльфов, покрывали арку наполовину, верхняя часть оставалась зеркально-гладкой, так что проходящий сквозь врата мог поднять голову и увидеть собственное тусклое отражение.
Эльф поднял голову и посмотрел на себя, грязное пятно средь ровной и светлой дороги. Затем, быстро пробормотав молитву богине Великого леса, поправил широкий ремень, перехлестнувший грудь наискосок. Вздохнул глубоко и двинулся вперед, сквозь врата. Свободные концы ремня были привязаны к грубо отесанным еловым веткам, а те, в свою очередь, служили основой волокуш, на которых лежал мертвец.
Даже после жизни он был прекрасен как фарфоровая кукла, шедевр талантливого мастера: высокий чистый лоб, брови цвета старого золота, словно в удивлении приподнятые, тонкий нос, подбородок самых благородных очертаний. Шея умершего и свернутый плащ под головой были покрыты черными липкими сгустками, от добротной туники – а заодно и от тонкой кольчуги – остались клочья, пропитанные грязью и застывшей зеленой слизью. Под связанными на груди руками покоился узкий меч.
– Потерпи, будь любезен, – бормотал эльф, налегая на ремень, – недолго уже осталось. Ты вернешься, обязательно вернешься. Мой друг, мой брат… Мой союзник.
Сам он выглядел ничуть не лучше своей поклажи с той лишь разницей, что еще был способен дышать. Кое-как прилаженная на ребра повязка заскорузла от крови, левая рука болталась плетью вдоль туловища, запястье распухло, посинело. Перед глазами эльфа плыло и двоилось, и он уже с трудом переставлял ноги… но знал, что должен, просто обязан дойти до Крипты, потому что там жрецы, и там – сама жизнь, данная Миенель-Далли.
Дорога, вымощенная магнезитовыми плитами, величаво огибала дома, такие же белые, как и главные ворота, небольшие водоемы, зажатые в кружевных воротниках из мрамора, и пышные цветники. Навстречу выходили эльфы, но едва завидев печальный груз сородича, безмолвно скрывались из виду: они ничем не могли помочь, а раз не можешь помочь – к чему бередить свежую рану потери?
Эльф, задыхаясь, продолжал тащить тело. Вскоре дома исчезли, дорога стала прямой как выпущенная из лука стрела и, наконец, в тени гигантской секвойи замаячила цель путешествия – огромное белое яйцо, у которого сбоку проломили скорлупу.
Он остановился, когда перед ним из воздуха соткался жрец Крипты. Тонкая и высокая фигура в белом, точеный подбородок надменно поднят, а лица не видно из-под капюшона. Конечно же, здесь дело не обошлось без магии, потому что белый цвет никогда не дает – просто не может давать – столь густой тени.
– Верховный жрец Крипты приказал передать тебе, охотник, что твоя жертва была бесполезной. Крипта не вернет к жизни твоего друга.
– Что?.. – сил нашлось только на едва слышный сиплый шепот, – я не… верю. Позволь мне пройти.
– Нет смысла идти дальше, – мягко сказал жрец. Так терпеливая мать разговаривает с больным, а оттого капризным ребенком.
– Крипта всемогуща, – эльф поправил ремень, – я верю в ее силу, а теперь позволь мне пойти, жрец, или я…
– Ты не посмеешь поднять на меня руку, охотник. И я повторю тебе еще раз: нет смысла идти дальше. Таковы слова верховного жреца.
Пресветлая богиня, как же он устал! Ноги налились тяжестью, как будто сапоги были отлиты из свинца, легкие жгло, наспех обработанную рану тянуло и саднило. Эльф скрипнул зубами и дернул из ножен меч. Движение получилось раздражающе медленным и неуклюжим, и если верховный призовет свою охрану, то от него, измотанного долгой дорогой, не останется и мокрого места. Но за спиной, на волокушах, по-прежнему покоился союзник, а впереди сияющим пятном маячила Крипта, которая могла вернуть мертвое тело к жизни.
