Чернота… Чернота. И, вдруг, ослепляющим взрывом, огонь.
Пузырится, вскипая, краска на старых досках вагончика.
Острые лоскуты пламени лижут стены, обугливая, превращая их в сморщенную чёрную труху, подбираются неотвратимым жаром, и где-то поблизости, да нет – совсем рядом, бьют тревожно, надрывно, невидимые колокола.
Тяжко, глухо, в раздувшуюся, огромным волдырём ожога, голову.
Это – набат.
Это – пожар.
– Пожар! – заорал, задёргался спросонья Семён, путаясь ногами в рваной, облезлой телогрейке.
Вскочил, хотел было кинуться к спасительной двери, но воспалённые, обожжённые реальным до жути видением глаза успели зацепить, рассмотреть едва синеющий морозный узор окна, мягкий лунный свет, вычерчивающий полоску на деревянном полу.
Семён мешком осел на скрипнувшую кровать, пытаясь успокоить, унять, бешено скачущее сердце. Никакого огня, никакого пожара…
«Опять, опять кошмары… Когда-нибудь допьюсь до ручки, едрёна корень…» – непроизвольно содрогаясь всем телом, уныло подумал он.
В дальнем углу зашевелилось наваленное беспорядочной кучей тряпьё, высунулась из-под него взъерошенная голова, хрипло пробормотала:
– Какой ещё пожар? Чудишь, Семён… Ох, господи, и так хреново, а тут ты ещё…
Семён сидел, держа трясущуюся руку на груди, другой утирал холодную, едко пахнущую испарину со лба, соображал…
Какой огонь? Привиделось ему, конечно, не было пожара…
Да и Витёк, кореш верный, бывший инженер дипломированный, вот он – рядом, только руку протяни, как говорится. С ним спокойней, с Витьком-то…
Семён отдышался кое-как, стал с тайной надеждой шарить по грязному столу. Звенел стаканами, столкнул задребезжавшую консервную банку, наконец, нашёл полпачки «Примы», закурил. Долго надсадно кашлял, обдирая горло, но сигарету не бросал.
– Да нет там ничего… – простонал из угла Витёк. – Я уже смотрел.
– Чего это мы пили? – тупо спросил Семён, сдувая пепел с малинового кончика сигареты.
– Самогонку, что ж ещё… Вчера брали у цыган, по пятнашке, забыл?
– Забыл… – уныло признался Семён.
Они помолчали.
За окном, наполовину прикрытым мешковиной, медленной улиткой ползло тусклое утро.
Надо было вставать, думать, как прожить ещё один день. Надо было идти в «экспедицию».
Так Витёк называл их совместные блуждания по городу. От мусорных баков до забегаловок, от торговых ларьков до тёмных, непрохожих закоулков, где всегда можно было найти пустые бутылки, жестянки из-под напитков, картонные упаковки и старые газеты на макулатуру, цветной металл, съестное, выпивку; да мало ли что, в конце концов, можно найти в большом городе.
На то он и город… Большая свалка, только не ленись.
На официально открытые свалки, кстати, они и соваться не пытались, там свои разборки, пустить-то может и пустят, а вот дальше что? Та же мафия, в своём роде… Кормить ещё кого-то, оно надо? Семён с Витьком свободно бродяжить привыкли, чтоб никто на шее не сидел, и пинками не подгонял…
Когда-то давно, ещё в «той» жизни, были у Витька жена и квартира однокомнатная в «спальном» районе; работал он в проектном НИИ, копил, как многие тогда, то на стенку мебельную, то на телевизор цветной.
В очередях стоял, в кино с женой ходил, по выходным на рыбалку ездил, с водочкой да шашлыками. Словом, жил – не тужил.
Всё рухнуло в одночасье. Вся жизнь его счастливая, налаженная, колесом под крутой откос покатилась…
Сначала сократили должность Витька, а потом и весь институт прикрыли. Жена, Ираида, воспитательницей в детском садике работала, зарплата тоже не ахти…
Магазины внезапно опустели, в карманах зашуршали разноцветные продуктовые талоны и, чтобы «отоварить» их, приходилось толкаться в многочасовых очередях.
