Поток мысли от романа «На другой стороне лжи»
Первое, врывающееся со страниц в жизненный мир читателя, – понимание того, что человек – существо лингвистическое, и никуда от этого факта не деться. Всё излагается в лучших традициях Мартина Хайдеггера с его «язык есть дом бытия». И действительно, жизненный мир любого человека – это мир его смыслов, рождённых освоенными и используемыми им словами, а также междусловьем – пустотой.
Лингвистические пассажи увлекают в мир слов с чётким призывом: помни, какова твоя экология речи и мышления, такова и твоя жизнь. Ах, эта работа со словом, вложенная в уста главной героини! Читаешь и постигаешь: как все мы родом из детства, так и слова – тоже. Детство слов открывается в их этимологии: она – ключ к пониманию их начальных смыслов и дальнейшей игры, которая то уводит, искажая значения, то возвращает нас к самим себе через правильное употребление слов.
И весь этот языковой анализ производится персонажами не ради игры, а ради глубинного осмысления того, чем ими считаются и как ими же практикуются во всей противоречивости вечные духовные ценности: Свобода, Истина, Любовь, Добро, Красота. «На другой стороне лжи» – само название романа говорит, что центральное понятие среди этой пятёрки – Истина.
Как безобразное и ужас есть путь к красоте, так и разные виды лжи являются тропами к Истине. Другая сторона лжи – это и обратная (правда), и процесс, в котором лживое в его разнообразии проявляет истинное. Герои романа оказываются в ситуации распознавания, что есть истинная свобода, а что есть мнимая, что есть подлинные любовь и добро, а что есть их псевдо-проявления. И вообще: знают ли они Истину о самих себе? Догадываются ли они о том, что не существует людей добрых или злых, лжецов или всегда говорящих правду, что их свобода зависит от того, насколько они распознали свой миф о себе. Любой человек – это клубок противоречий: и не всегда яростность указывает на злобность, так же, как и готовность помочь не связана непременно с добротой. Автору удалось показать своих героев живыми!
Меня как философа волновал вопрос о выписанности мужского и женского стилей бытования. Все образы получились безупречными; при всех естественных различиях мужских и женских персонажей между собой были схвачены и показаны основные неизменности, выразившиеся в распределении партий в танце мужского и женского: доброта и красота, пространство и время.
Вот и одна из первых характеристик Лидии Ивановны в уме Егора касается открытия того, что не женщина живёт во времени, а оно – в ней, ибо она и есть само временение жизни. Правда, сама Лида в описываемый момент её жизни со временем не очень-то в ладах, ибо жизненные обстоятельства заставили её защищать свои границы, вбросив героиню во власть пространства. Символом этого стало кресло, размещенное внутри большого шкафа. Лида, как это самое кресло в шкафу, жила, годами укрываясь от своего прошлого, от воспоминаний. Да и с будущим она не очень-то управлялась, что стало ясно по её неспособности без своего ассистента запланировать и запомнить место важной для себя встречи. Однако свалившаяся в её сердце любовь вернула всё на свои места. И шкаф с креслом отныне стал частью её мироощущения: он превратился из вечного настоящего, когда-то выдернутого из линии времени в качестве зоны комфорта, в то самое настоящее (истинное) настоящее, которое вмещает в себя прошлое и будущее, то сворачивая, то разворачивая их из себя.
А какие разные образы мужчин показаны во всей их сложности! И какой же из них станет мужчиной главной героини, почти до конца романа остаётся загадкой. И – как итог: зверь да бог в их одновременности, с одной стороны, и естественность да прекрасность – с другой. Таков рецепт мощи раскрывающихся в любви мужского и женского начал. И ведь абсолютно веришь, что всё у сложившейся пары отныне будет хорошо, не без сложностей, но – любовно.
