Проснувшись, я поняла, что улыбаюсь. Такое обычно бывает, если тебе приснился действительно клевый сон. Но тут я вспомнила, что не сон тому причиной, и улыбнулась еще шире. Я потянулась на кровати и ударилась костяшками пальцев о стенку. Это, наверное, было по-настоящему больно, но я ничего не почувствовала и, спрыгнув с кровати, подбежала к окну и отдернула занавески. Небо было серого тусклого цвета, точно такого же, как любимая мамина кастрюля, где она всегда варит кашу. Дождь стучал по окну моей спальни, но мне было все равно, ведь сегодняшний день должен стать самым лучшим в моей жизни.
Я спустилась в кухню, где мама помешивала варившуюся кашу.
– Взволнована? – спросила она.
Я кивнула, боясь даже говорить, и села за стол на свое обычное место.
– Мы будем скучать, – сказала мама.
Через секунду я поняла, что не смогу совладать с возбуждением, охватившим меня, и, подпрыгнув, бросилась к маме и крепко обняла ее. Слова сами сорвались с губ. Казалось странным, что еще секунду назад я боялась говорить.
– Мам! Это так, так, так круто! Я еду в лагерь, и Элис едет тоже, это будет так, так, так, так здорово! Мы будем развлекаться каждый день и, и, и, и…
– И ты тоже будешь скучать по нам? – спросила мама, освобождаясь из моих объятий.
Сначала я отрицательно помотала головой, но затем увидела, что мама выглядит очень грустной.
– Ну… – сообразила я наконец. – Подозреваю, что буду скучать по вам… поначалу.
Мама улыбнулась:
– Но не настолько, чтобы позвонить нам с папой и попросить забрать тебя?
– Ни за что! – Я снова отрицательно замотала головой.
Мама улыбнулась, но улыбка вышла какой-то грустной.
– Моя малышка, – задумчиво произнесла она. – Уже такая взрослая, одна едет в лагерь. А теперь садись и ешь свою кашу, иначе никуда не поедешь, – добавила мама уже более строго.
Я была слишком счастлива, чтобы спорить с ней. Я уселась, а мама поставила передо мной большую тарелку. Я торопливо запихивала в рот ее содержимое, стараясь не улыбаться, думая о предстоящем двадцати одном дне, который мне предстояло провести без вечной овсянки на завтрак.
Покончив с едой, я вернулась в спальню, чтобы собрать вещи. Ровно к одиннадцати часам я была готова и, застегнув рюкзак, вышла с ним в холл. Мама уже ждала меня все с той же грустной улыбкой на лице.
– Я готова, – произнесла я. (На тот случай, если она вдруг не заметила.)
Мама глубоко вздохнула и принялась задавать мне вопросы, которые, кажется, шли у нее по списку, составленному где-то в голове.
– Ты взяла с собой зубную щетку и пасту?
Я кивнула.
– Чистое белье?
Снова кивок.
– А кофточку, которую тебе прислала тетя Мона?
Я снова кивнула, но могу сказать, что соврала при помощи кивания. (Если такое вообще возможно.) Кофточка, которую мне прислала тетя Мона, была просто ужасна – оранжево-розовая, с жесткими оборками, от которых зудело все тело. Я в ней выглядела так, будто напялила на себя помпоны черлидера[Черлидинг – отдельный вид спорта, а также выступления групп поддержки перед началом спортивных соревнований. Под зажигательную музыку черлидеры выполняют элементы спортивной гимнастики, акробатики и танцев. Их задача – подбодрить свою команду. Часто черлидеры держат в руках специальные разноцветные помпоны.]. Когда мама не видела, я спрятала кофту у себя под матрасом.
Тем временем мама продолжала:
– И несколько теплых свитеров?
– И хорошую книгу?
– И солнцезащитный крем?
«И большой мешок конфет и шоколада?»
Нет, конечно, мама не говорила последней фразы. Такое могла сказать только моя воображаемая мама, которая всегда говорила нечто подобное.
А моя же настоящая мама все спрашивала и спрашивала:
– Шляпу от солнца?
– Дождевик?
Я с нетерпением посмотрела на часы. Если мама не поторопится, я опоздаю на автобус, и тогда будет уже неважно, лежат ли те все пять тысяч вещей, которые она перечислила, у меня в рюкзаке или нет.
