Морозно. Тёмная улица, тёмные дома – всё нагоняло суету, мрак. Кругом люди, люди. Девушка по имени Зоя шла неторопливо. На лице были видны следы усталости.
С крыш полились капельки. Кажется, что зима уже отступила, ещё чуть-чуть – и будет весна.
Она вспоминала, когда в последний раз приезжала к маме. На дворе было лето, деревья были усыпаны спелыми яблоками. Мама накрывала на стол во дворе, приготовив любимые Зоины ватрушки, разговаривая с дочерью:
– Зоечка, Зоечка, как я рада, что ты приехала! Вот заживем теперь. С работы мне пришлось уйти. Работы так много, что я не управлюсь.
Нину Борисовну – так звали маму Зои – на работе очень уважали. Она работала на фабрике закройщицей, лучшие годы отдала любимому делу. Но здоровье подкачало. Ее сердце постепенно давало сбои, сама она постепенно угасала. Придет на кухню, сядет…
– Я немного позже уберу, – говорит Нина Борисовна.
– Мамочка, не волнуйся, я сама приберу, – отвечает Зоя.
Зоя шла, и в ее памяти отложился каждый эпизод жизни.
– Эх, мама, мама, что ж я натворила? – горевала Зоя.
– Девушка, вам плохо? – останавливались прохожие.
Большой город, большие дома. Зоя брела по переулкам, забрела в тёмно-серый подъезд дома, где снимала на первом этаже комнату в трёхкомнатной квартире возле лестницы. Остальные две комнаты были закрыты. Марья Петровна, хозяйка квартиры, женщина лет шестидесяти, в этих двух комнатах держала добро, нажитое за всю жизнь. Жила она по соседству в другом доме со своей дочкой, прибегала к Зое. Открывала комнаты со своим богатством (богатством она называла много-много платьев, шляпок, корсетов и разной всячины. В молодости работала в театре костюмером и после каждого представления половину нарядов умудрялась забирать домой).
Начался новый сезон, и спектакль, который репетировали месяцами, не удался.
– Куда вы смотрели? – кричал постановщик. – Давай Годунова сюда! – скомандовал он.
Бегали актеры.
– Марья Петровна, давай костюмы! – крики, крики, шум.
Марья Петровна всех одела, а Ивана Грозного одеть не смогла – его шубу забрала домой. Крики, крики, шум.
– Моль съела шубу, – ответила Марья Петровна с грустью.
– Раздевай Годунова, пусть в трусах ходит! – скомандовал режиссёр.
– Ищи ему одежду Сусанина, – режиссёр раздавал приказы.
Зрители, может, и обратили внимание, что Годунов вышел в лохмотьях и за ним волочился большой кафтан.
– Марья Петровна, я доверяю вам сценические костюмы, сделайте так, чтобы ни одна мышь, ни один таракан или моль не попали в гардероб, иначе все актеры в трусах выступать будут, – скомандовал директор театра.
Марья Петровна вышла из кабинета директора и пошла домой.
Тук, тук…
– Кто там? – спросила Зоя.
– Марья Петровна, это вы? – спросила Зоя.
– Да, я.
– Пойдём, моя дорогая, в магазин – шляпки завезли.
Зоя везде сопровождала Марью Петровну. У самой Зои денег даже на еду не было. Бывало, пробегает до полуночи с Марьей Петровной.
– Смотри, смотри, какая я была красивая! – говорила Марья Петровна после очередных покупок.
– Что смотришь, моя дорогая, собирай! – сказала Марья Петровна.
– Марья Петровна, уже в шифоньер не влезает, – сказала Зоя.
– Ох, неуклюжая ты у меня, – ответила Марья Петровна.
Марья Петровна пошла домой. Зоя поела суп на воде и побрела спать.
Новый день. Зоя работала курьером. Папки, бумаги.
Какая-то пышная дама швырнула большой конверт.
– Видишь конверт? То, что в нем находится, нужно разнести по четырем адресам. Деньги получишь и принесешь обратно, – сказала она.
– Хорошо, – ответила Зоя.
Зоя побрела по сырым улицам. Жижей раскуроченные дороги, слякоть намочили порванные Зоины туфельки, в которых она так любила красоваться в своем родном городе.
