Дождь барабанит по земле, заглушая мои шаги. Ночь надвигается на гетто. Люди спешат по своим домам.
Я прохожу мимо каменной кладки и вижу свое лицо на размокшей бумаге. Я словно загнанный зверь. Надвигаю капюшон на лицо и подхожу к стене, проводя рукой по листку. Он скукоживается и сдирается со стены. Таких много, один плакат никто не заметит. Бросаю остатки на землю и топлю его мыском сапога в луже.
Мне нужно спешить. Надо убраться подальше от людных мест, пока меня не приметили зоркие патрули.
Я, словно тень, скрываюсь во мраке подворотни.
Может быть, я зря пытаюсь спрятаться в первом гетто? Подальше от Ксандера, пока не пойму как к нему подобраться?!
За мной следят все: и те, кто считались моими друзьями, и те, кто всегда оставался в стане врагов!
Я знаю, что и Прайм не оставит меня в покое, а поэтому остаюсь в одном месте не дольше двух ночей. Сегодня вторая ночь. Мой ночлег завтра уже станет непригодным для укрытия.
Все плакаты, которыми утыкан весь гетто, выставляют мое лицо. Ксандер озаботился о том, чтобы обезопасить себя от неожиданных вторжений. Я сейчас не могу просто прошмыгнуть в центр второго гетто, куда он перебрался и перетащил весь свой штаб. Он тоже боится! Он умеет бояться! А это значит, что я могу быть его сильнее.
Но пока я одна и мне некому доверять.
У меня нет близких мне людей и поэтому нужно быть всегда начеку.
Я резво петляю по улицам, окрашивая брызгами от луж свои штаны. Неважно! Можно выстирать, а можно оставить и так на батарее, что едва пашет в ночлежке, где я сняла комнатку. Хотя больше она напоминает мне сортир: и по запаху, и по метражу.
Мне остается пройти всего два шага до двери, когда я слышу странные хрипловатые звуки слева. Там тупик и пара мусорных баков. Пусть первое гетто и превосходит мое по территории и населению, но и здесь есть трущобы. И они здесь, к сожалению, тоже больше, чем в том гетто, где жила моя мать. Это единственный район, где центр огражден еще одной небольшой стеной от остальных районов и въезд туда строго по пропускам. У меня его нет, да он мне и не нужен.
Звук тем временем повторяется и он уже более натужный, булькающий и хрипящий.
– Кто здесь? – вглядываюсь я в темноту сумерек и принюхиваюсь к запахам, стараясь отсортировать человеческие. Их тут, по меньшей мере, три.
– Вали, красотка! Пока, ты не умудрилась схлопотать! – бросают мне в ответ.
Я цокаю и распрямляю плечи. Это не хладные и не приспешники Ксандера – его парни так не смердят – а с остальными разговор есть, правда, он короткий.
– Может, ты покажешься мне? А, красавчик?! – разминаю я руки и шею. Она уже ноет от многодневной игры в «прятки».
– Ты, что о себе думаешь?!
Кто-то ойкает, когда его оставляют в покое и бросают об брусчатку. Этому бедняге явно неплохо досталось и он тут же замолкает, не издавая ни звука.
На свет уличного фонаря выходит один из амбалов. Он нагло улыбается и облизывается, шаря по мне своим маслянистым взглядом. Словно мокрица оделась в жилет и брюки и отрастила не хилый живот – мерзость, одним словом! Друг его, что появляется чуть позже, выглядит как брат-близнец.
– Вас, что там всех клонируют что ли? – не сдерживаю я смешок. Они очень сильно веселят меня.
– Ты ищешь смерти?
– Если только твоей, милашка!
Он ревёт и бросается вперед, выставляя свои руки. Он желает ими задушить меня. Как неинтересно. Жаль, что он не понимает, что для меня это сродни тренировки. А мне на руку.
Я ухожу вправо, немного отклоняясь в сторону и со всей дури бью ему в колено. Он сгибается, пытаясь унять свою боль – я слыша хруст коленной чашечки. Второй же уже несется ему на помощь. Удар в затылок и спину укладывают его рядом с товарищем.
