День был уже укутан в сумеречный саван. Глотая слёзы, он окинул мутным взглядом брюзжащее море, и отсыревший пляж, и отстранённо капризничающее небо, с ревнивой досадою всякого уходящего по отношению к тем, кто остаётся.
Они шли вдоль берега – почти неприличная в своей странности пара: хромой мужчина в сером, под стать мелкому дождю, пиджаке, в тёмных брюках столь простого кроя, что сгодились бы и для рыбалки, с открытою головой, на которой почти не было волос, словно ею пренебрегли, лишив и покрова, и убора, и молодая красивая женщина. Он двигался неуклюже, кренился то влево, то вправо, часто спотыкался, но старался не сбавлять темп, словно только в конце пути мог избавиться от муки, исказившей его лицо.
Приступ агрессивного, бесполезного кашля уже второй раз за пять минут одолел мужчину. Отбившись, он втянул воздух, грудь его всколыхнулась, он судорожно вытер пот со лба.
– Ты умрёшь? – напряжённо спросила она.
– Очень скоро, – прокряхтел он.
– Это мучительно? – с сострадательным отвращением уточнила она то, что и так было ясно.
– Чем чаще возвращаюсь сюда… тем острее здешний фон чувствует во мне чужого… тем скорее и мучительнее меня отсюда выталкивает, – тяжело дыша, объяснил он. – У меня совсем мало времени.
– Почему я не чувствую ничего подобного? – насторожилась она.
– Потому что тебе придётся остаться, – он бросил на неё короткий оценивающий взгляд, едва ли не первый за всю прогулку. Она испугалась, но он ожидал такой реакции. – Я поделился с тобой своими запасами, чтобы тебе легче дышалось до той минуты, когда ты поймёшь, как стать здесь своей.
– Простите, отец, но какая цель?..
– Иманон.
Он взглянул на горизонт, а брошенное им слово повисло в воздухе и каждое мгновение отдавалось тревожным эхом в ушах женщины, словно вобрало в себя смысл того, что должно было быть сказано в будущем, словно одним этим словом он хотел избавить себя от муки долгих объяснений.
Основам искусства речи он обучил её много лет назад – тогда она заучивала элементарные сочетания частоты, интенсивности и скорости звука, необходимые для желаемого воздействия слов. Отец владел этой азбукой в совершенстве, доведённом до автоматизма. Наверняка, сейчас он заставил это «Иманон» вызвать в её голове раздражающий резонанс.
Когда её отец вновь закашлялся, она, удостоверяя его страдание, посмотрела на него с невольным злорадством.
– Это твоя цель, – поморщился он, пощадив её. Эхо тут же покинуло сознание, спокойно переключившееся на новую фразу. – Человек-ось. Человек ветров.
Она глянула на него, проверяя, не думает ли он, будто эти фразы что-то прояснили.
– Есть один особый ток, Тэфон, идущий от истока творения. Сознание, пронизанное им, способно развивать свойство, благодаря которому обретает целостность и стабильность своих форм.
Она прищурилась, соображая, желая опередить его констатацию собственной догадкой, но он не стал испытывать её в этом.
– Это свойство – предпосылка вечного и гармоничного разнообразия, импульс развития и залог молодости бытия. Оно подобно искре, освещающей и оживляющей вездесущую и подлинную взаимосвязь. Через него постигается сущность явлений. С ним помысел обретает значение, а действие – значимость.
– Свобода воли.
– Свобода воли, – подтвердил мужчина. – Здесь сейчас, – он шевельнул пальцами, будто сжал что-то невидимое. – Сконцентрирован колоссальный запас её движущей силы. Вся эта мощь пригодится там, где имеются лучшие условия для её воплощения. Ты понимаешь, к чему я веду?
– Ты хочешь забрать отсюда свободу воли?
