Глава 1. Боевая ничья
Всяких начальников успел я повидать, а такого, как заведующий сельскохозяйственным отделом районной газеты «Авангард» Леонид Куделин, ещё не приходилось. Сразу от редактора, который, спрятав мои документы в ящик стола, согласился считать меня своим литературным сотрудником с месячным испытательным сроком, прикрепил к отделу сельского хозяйства и тотчас же сдал на руки его заведующему – тот с непроницаемым лицом повёл меня в свою комнату. Причём, шёл сзади и как я ни пытался, замедляя шаг, вежливо пропустить его вперёд – не получалось.
Мой новый непосредственный начальник Куделин предупредительно поддерживал меня сзади под локоть и церемонно направлял дальше. Роль конвоируемого изрядно успела мне надоесть, так как мы поначалу передвигались по длинному коридору первого этажа, к выходу, затем по не слишком но всё-таки скрипучей лестнице – на второй этаж и ещё метров тридцать, может двадцать – назад, поскольку сельхозотдел располагался под крышей двухэтажного небоскрёба районки аккурат над кабинетом редактора.
Ах, подумал я про нового своего начальника, в дверь-то у меня ты первый пройдёшь. В самом деле – конвоирование с дистанцией, не хватало ещё руки за спину заложить – для полноты. Ну и нравы в этой редакции! Перед дверью с соответствующей табличкой я остановился, сделал шаг в сторону и напряг мышцы – врёшь, не столкнёшь, сам проходи. Всё-таки обошёл он меня, без секунды промедления открыл дверь и прошёл мимо. Только ветер дунул, как за демоном.
– Захади, дарагой, гостем будэшь! – пригласил Куделин изнутри голосом легендарного наркома госбезопасности.
Я расслабил мышцы и вошёл, делать нечего.
– Располагайся, – кивнул гостеприимный начальник на древние стол и стул, пережившие видно не одного, такого как я. И сел напротив, за свой стол, поновее. Цепко охватил меня нахальными рыжими глазами в венчике белых ресниц.
– Сколько, говорят, тебе – двадцать девять? Слабо. Мне вот тридцать грохнуло. Позавчера. Понимаешь, сижу и вдруг слышу – грохнуло. Ну, думаю, всё – это тридцать. Так и оказалось впоследствии. Ничего, не дрейфь, под моим чутким руководством быстро возмужаешь. Пока слушаешь меня и читаешь подшивку. Завтра проба – как буквы рисуешь.
– А вы давно в газете работаете?
– Кто это – «вы»?! Запомни, старче, выкают у нас только на шефа и его зама, выдающегося поэта современности Илью Иванова-Бусиловского. Понял? Кури и помни! – И он бросил мне через столы мятую пачку сигарет.
До вечера, когда в редакции никого, кроме нас, не осталось, он много чего порассказал мне о своей жизни. Я листал полосы технических номеров подшивки и рассеянно внимал захватывающему рассказу о босоногом детстве Куделина, узко-специфических школьных интересах его, последующей романтике флотской службы. Ещё занимательнее он повествовал о своей работе в уголовном розыске (не иначе оттуда у него милые конвоирские замашки), о том, как и почему попал в цирковые акробаты и с какой именно стати переметнулся затем учительствовать трудовиком в школу и, наконец, очутился в газете. Порой смеяться хотелось, иногда с трудом давил приступ отчаянной зевоты. Иногда от пошлости не знал, чтобы ещё добавить до полного отстоя. Начальство солирует, кому не ясно. Мрак. Все бывали в такой ситуации.
– Так-то, братишечка, – глянул Куделин в темнеющее окно. – А в газете три года. Подзадержался что-то. На истинного художника-передвижника вроде меня это мало похоже. «Здесь мо-ой прича-ал и здесь мои-и друзья-а». Здорово я пою? Уметь надо слезу давить, не одному тебе понравилось. К тому ж учусь, заочно, на факультете журналистики. Вот где пригодилась моя бурная авто-мото-биография.
Куделин встал из-за стола, потянулся с хрустом и тут же после мгновенного кульбита фигурной свечой простёр под потолок кривоватые ноги, сделав стойку на спинке стула. Штанины его клёша обвисли, как крылья спящей летучей мыши. Глаз конечно не оторвать.
