Труп моего бывшего оказался донельзя тяжёлым.
Не могу сказать, что предусмотрела это заранее. Я женщина эмоциональная, обидчивая. Сначала проклинаю, а потом уже думаю. Ну так и он явно ляпнул, забыв воспользоваться головой по прямому назначению!
Я зло сплюнула, целя в дупло кряжистого дуба. Промазала. Бросила край мешка, за который волокла нелёгкую женскую долюшку, и приложилась к фляге.
Нет, в принципе, денёк выдался неплохой. Солнышко с каждым часом припекало всё отчётливее, вытапливая последние лежалые снежные комья из самых холодных и тёмных уголков леса, почки уже седмицу как сыто набухали, а птицы верещали так, словно не пару призывали, а требовали снижения налогов и свержения толстопуза с трона, как было каких-то три десятка лет назад. Я ностальгически прикрыла веки. Хорошие всё-таки были времена, весёлые! То тебя на костре сжечь пытаются, то притаскивают последние сбережения, чтобы отвести от деревни чуму… Нынче не то. Ведьма-нет, все чихать хотели! Ни уважения, ни развлечения.
Фляжка оказалась пустой. Я разочарованно перевернула её, потрясла… Нет, всё ещё пустая!
– Скотинушка! – ласково сообщила я мешку, самую чуточку, для порядка, пихая его носком сапога. Мешок ожидаемо воздержался от ответа, поэтому я, ещё немного пощурившись на пронизывающие ветви золотистые лучи, вздохнула и потащила поганца дальше.
Нет, ну, право слово! Неужели я просила слишком многого? В конце концов, ведьма – тоже женщина, Лиль мог бы и сам догадаться, что рано или поздно (а в моём случае это не имеет особого значения) я захочу замуж! Разве я так требовательна? Не скандалила ведь, когда он бегал ночами к дочке конюха, возвращался с сеном в волосах и клялся, что всего лишь задремал подле любимой лошади! Ну, про лошадь, положим, не соврал. Морда у этой дамочки та ещё… Мне уже достаточно годочков, чтобы не обманываться по поводу мужской верности. Хочешь разнообразия – развлекайся! Ну а я хочу накидку из заморских шелков, огромный каравай и чтобы соседки на сироп изошли от зависти!
Хороший муж он же что? Он же ничего для тебя не пожалеет! Хочешь платье новое – на; хочешь корону – выбирай к ней каменья; хочешь пригласить подружек на свадьбу – надписи оскорбительные для их встречи держать станет.
Но Лиль, как выяснилось, не только человеком хорошим не был, так ещё и мужем становиться не собирался. «На таких, как ты, – говорит, – не женятся! Только погреться холодными вечерами и годишься». А нашёптывал ведь, обещал, мерзавец!
Не женятся на таких, как я, видите ли! Да я, между прочим, четырежды замужем была! И только трое из женихов шли к алтарю не по своей воле!
– Ну тебе-то чего надо? Не видишь, женщина горюет! – я резко развернулась, безошибочно выделяя среди подгнивших пеньков самый рассохшийся и здоровенный.
Пенёк закряхтел, заворочался, с некоторым трудом выкорчёвывая из земли тоненькие ножки.
– Ещё разок-другой так погорюешь, в Холмищах вообще мужиков не останется! – проворчал старикашка с зеленоватой, покрытой мхом бородой.
– Ничего, на твой век хватит, дедуля!
– Побойся Лесовки! Да я тебе в сыновья гожусь! – обиженный Пенёк рванул ко мне в попытке доказать, что молод если не телом, так душой, но на середине пути у него прихватило поясницу, так что спесь пришлось подсбить. – Ить, старость не радость…
– И вечная молодость гадость, – поддакнула я. – Есть подозрение, что всех нормальных мужиков я уже пережила. Только такие вот и остались.
Я для удобства заткнула подол юбки за пояс, присела на корточки, отодвинула мешковину, чтобы с некоторой (весьма небольшенькой) долей сочувствия полюбоваться на смазливую физиономию в обрамлении чёрных, идеально уложенных поутру щипцами локонов. Бабуля бы небось на такого не купилась, а я… Век живи, как говорится, а ума не накопишь. Как не умела в людях разбираться, так и не умею. Нечего и пробовать.
