Вначале было тихо.
Затем послышался звук – негромкий, еле слышный, то и дело заглушаемый лесными шорохами и криками Спустя некоторое время звук окреп, превратившись в ровный, нарастающий, исходящий со всех сторон гул. Словно где‑то далеко зазвучали и приблизились тысячи играющих разные мелодии оркестров.
Звук надвигался, нарастал, вдавливая барабанные перепонки в уши, а людей в землю. Звук напоминал рев труб, извещающих о Страшном суде. Но это были не трубы Страшного суда. Это был рев десятков работающих авиационных турбин.
Хотя все‑таки это был суд.
Из‑за ближайшего леса, рубя и расшвыривая винтами ночь, выскочили вертолеты. Много вертолетов. Очень много вертолетов. Может быть, даже целый полк. Может быть, два полка.
Вертолеты неслись, приседая над самой землей; словно стая гончих псов, загоняющая зайца. Они шли так низко, что срубали нисходящими воздушными потоками вершины деревьев.
Вертолеты наткнулись на вырубленную в лесном массиве площадку, на стоящих на ней людей и замерли, зависли борт к борту в железном ревущем кольце. Полсотни прожекторов разом резанули темноту, уперлись в землю, в стоящие внизу фигуры. Люди зажмурились, закрыли глаза руками.
– Бросай оружие! – приказал тысячекратно усиленный голос. – Или я прикажу открыть огонь!
– Хрен вам оружие! – зло ответил один из ослепленных, вдавленных ветром в землю бойцов. – Не возьмете!
И, не открывая глаз, вскинул вверх автомат с подствольным гранатометом. Он стрелял наугад. Но он не мог промахнуться, потому что промахнуться было невозможно – вертолеты заслонили своими черными силуэтами все небо. Вертолеты сами стали небом. И потому, стреляя в белый свет как в копеечку, стрелок все равно неизбежно попадал в цель.
«Не стреляй! – попытался закричать полковник Зубанов. – Не надо…»
Но крикнуть не смог. И даже рот открыть не смог. Потому что не успел.
Граната ахнула вверх и влепилась в борт одной из машин. И взорвалась невидимой в ослепительном сиянии сотен прожекторов вспышкой.
– Теперь все! – сказал стрелок.
Теперь действительно было все. Теперь должен был последовать единственный возможный в подобных обстоятельствах ответ. Ответ на поражение!
– Ну и черт с вами, – сказал громоподобный, звучащий с неба голос. – Вы сами этого хотели!
И с последним словом произнесенной им фразы от вертолетов к людям потянулись пунктирные линии крупнокалиберных пулеметных трассеров. Сотни тысяч пуль нашли и ударили в не защищенные броней тела.
В том числе ударили в грудь и голову полковника Зубанова, раздирая и расшвыривая по сторонам его плоть. Тупые чушки крупнокалиберных пуль терзали тело, но больно не было… Полковник проснулся.
В ушах продолжали реветь турбины вертолетов, но глаза уже различали стены, видели потолок, люстру, задернутые шторами окна. За окнами кто‑то прогревал движок автомобиля.
– Сволочь, – досадливо выругался полковник и встал с дивана.
Каждый раз, когда неизвестный ему водитель прогревал мотор, полковник видел один и тот же сон. Сон с вертолетами, прожекторами и пулями, расстреливающими его тело. Каждый раз… Полковник нашарил в кармане висящего на спинке стула пиджака сигареты, спички и подошел к окну. На улице было еще темно.
Он зажег сигарету и, глядя на отсвечивающий в стекле огонек, и мимо, и сквозь него на улицу, стал курить. Без удовольствия, вяло думая о вчерашнем дне, сегодняшнем дне, ближайшей неделе и предстоящем месяце… Короче, думая о чем угодно, кроме прошлого.
Когда сигарета догорела, он прикурил от нее новую… Он стоял так до полного света, множа окурки в пепельнице.
В семь часов на кухню вошла женщина. Но не жена. Это женщина не была жена, хотя он жил у нее, спал с нею и кормился приготовленными ею обедами. Но, хотя он жил с нею уже почти год, она была ему никто. Была совершенно чужая.
