2000 год.
– Алик, Алик, беги. Там опять к тёте Нине из опеки приехали. – Прибежал на крышу их пятиэтажки друг нашего сорванца по всем дракам и поиску приключений.
– Хера ли я бегать буду, – сплюнул между широко расставленных ног, подражая взрослым, Алик. – Пусть при мне всё решают.
Вот только сердце билось, как у пойманной птички. Алик, он же Александр Зимин, был круглым сиротой. Отец, выпускник артиллерийского училища, уехал по приказу на Вторую чеченскую. Мать, отличница медучилища со специализацией хирургической медсестры, отправилась следом за ним. Шестилетнего тогда Сашу родители оставили тёте Нине, единственной родственнице по линии отца.
Нина Алексеевна была то ли двоюродной сестрой, то ли ещё более дальней роднёй матери Сашкиного отца. Всю жизнь работала на хлебозаводе и своей семьи не имела.
Городок у них находился далеко от столицы, двухэтажные дома-бараки нескольких заводов тонули в листве лип и тополей. А под окнами здесь любили высаживать вишни. В одном из таких бараков тётя Нина и жила. Уезжая, родители уговорили её переселиться в их двушку в одной из немногочисленных в городе пятиэтажек.
А пару месяцев назад пришёл майор из военкомата. Явно и сам не слишком радостный от предстоящего разговора, он мялся на пороге, несколько раз то надевал, то опять снимал фуражку.
– Да что ты как жила в мясорубке! – не выдержала тётя Нина, сжав в кулаке ворот домашнего байкового халата. – Ранен?
– Погибли они, Нина Алексеевна. Оба. Он сначала ранен был, а потом боевики накрыли полевой госпиталь. И она там, – майор отводил взгляд и словно боялся назвать родителей Алика по именам.
Мальчишка и сам не сразу понял, что всхлипы вокруг это его собственные. Только не по-женски сильная рука, притянувшая его за шею к боку тёти Нины, и была тем единственным, что удерживало его тогда. Да нарисованные на синей ткани халата крупные спелые вишни.
Почти сразу на пороге квартиры появились специалисты опеки. И так, и этак, и мол, мальчику так будет лучше.
– Мне его родители доверенность оставили, бессрочную. И в вашей же опеке подтверждённую. – Не пустила этих специалистов дальше порога Нина Алексеевна, старший мастер смены на хлебозаводе, что руками иногда вымешивала теста на норму выпечки хлеба, когда машина ломалась. – Вот же вороньë! В себя прийти не успели, а они тут уже. В приюте пацану лучше будет. Ага, нашли дуру! Мальчишку в детдом упечëте, где хлеб лежалый за радость, а пока он там с голоду немытый, нечëсаный подыхает, вы его квартиру присвоите? Поди, уже знакомый риэлтор копытом у подъезда бьёт?
Как тётя Нина чихвостила сотрудников опеки, провожая до самого выхода из подъезда, грозно уперев руки в бока, обтянутые байкой халата, пересказывал друг другу весь дом.
Но все эти разговоры не прекращались. В школе, в соцзащите… Вот и сейчас две выдры из опеки стояли на лестничной площадке.
– Почему вы не пускаете нас в квартиру? – вопила одна.
– Ордер есть? Участковый? Нету? А чегой-то вы такие неподготовленные явились? – усмехается тётя Нина, не зря она соседке из третьего подъезда торт на юбилей помогла заказать, да почти за бесплатно, и сама ещё проконтролировала, чтобы от души делали, и масло на крем взяли свежее, а не лежалое и кислящее.
– Мы обязаны делать обход и проверять условия проживания ребёнка, – собрала губы в куриную жопку вторая.
– А основания? Может, жалобы есть? – сложила руки на груди Нинаида Алексеевна.
– У мальчика плохая успеваемость, – летит в ответ.
– Какая успеваемость в первом классе? Читает он лучше всех, строчит как из пулемёта. Пишет в прописях коряво, ну так на то и школа, чтобы учить. И вообще, может, на врача пойдёт. А по математике его вообще хоть на два класса старше води, и таблицу умножения знает, и дроби уже понимает, пока его одноклассники два плюс три на пальцах складывают. А оценок у них ещё нет. Так как ты, уважаемая, успеваемость у пацана оценила? – поинтересовалась тётя Нина.
