Необходимость разработки методологии эпистемологического анализа, позволяющего идентифицировать, уточнить и расширить ключевые характеристики предметной сферы наук о психике, не вызывает никаких сомнений. Как и то обстоятельство, что сам сектор наук о психике должен развиваться ускоренными темпами. В доступных источниках (например, У. Найсер, 1981; Т. С. Кун, 1998, 2014; Г. И. Рузавин,1999; С. А. Лебедев, 2006; В. М. Розин, 2005: Я. С Яскевич, 2007; В. А. Лекторский, 2009; А. С Новиков, 2009; Б. Г. Кузнецов, 2010; В. В. Ильин, 2011; В. А. Канке, 2013; А. А. Ивин, 2017) при всех несомненных достоинствах анализируемых текстов мы не обнаружили четкого описания метода эпистемологического анализа, включая детальное и аргументированное обоснование анализируемых информационных структур, этапности, алгоритма и выходных разрешающих характеристик данного метода.
Даже и в таких близких по тематике текстах, как превосходная монография Д. Н. Робинсона «Интеллектуальная история психологии» (2005), мы встречам лишь аргументацию тезисов о необходимости изучения систематизированных контуров и универсальной культуры знания о психологической дисциплине. А в замечательной статье с многообещающим названием «Эпистемологический анализ психологии как науки» (Ж. К. Загидуллин, 2012) в качестве основного инструмента такого анализа обосновывается идея использования программы «теоретического конструктора» выдающегося российского философа М. А. Розова, притом что такого рода «теоретический конструктор», по аргументированному мнению автора, следует позиционировать как перспективную, универсальную эпистемологическую единицу и одновременно программу исследования. Но и такая в целом аргументированная позиция, конечно, не является исчерпывающим описанием метода эпистемологического анализа.
Что же касается тематических текстов, анализирующих более или менее близкую проблематику научных исследований в поле наиболее исследованной психотехнологии Новейшего времени – психотерапии (например, R. Russee, D. Оrlinsky,1996, А. Притц, Х. Тойфельхарт, 1999; В. Датлер, У. Фельт, 1999; М. Штайнлехер, 1999; Р. Гуттерер, 1999; Г. Шипек, 1999; Э. Вагнер, 1999; Л. Рейтер, Э. Штейнер, 1999; У. Бауманн, К. Рейнекерт-Хехт, 2012; В. В. Макаров, 2013; Е. А. Ромек, 1999; А. Я. Варга, 2013; Н. Ю. Хусаинова, 2013), то никаких намеков на описание даже и отдельных компонентов эпистемологического анализа мы здесь также не встречаем.
Дополнительные аргументы в пользу особой значимости метода эпистемологического анализа выводятся из концепта «информационной генетики» (А. Л. Катков, 2022), вокруг которого выстраивается «фактура» данного метода. Согласно данному концепту, информационные единицы, или «гены», в соответствии с избираемыми вариантами логических построений образуют в итоге определенные смысловые структуры или модели. Такого рода модели, с одной стороны, формируют матрицу исследовательского процесса, но также – особенно в переживаемый нами период Четвертой техногенной революции – данные информационные структуры формируют стержневые характеристики реальности. Отсюда повышенное внимание к информационной генетике любых теоретических построений, что, собственно, и представляет предмет исследования методологии эпистемологического анализа.
В наук о психике такими исследуемыми информационными структурами являются, в том числе, и отслеживаемые в соответствующих научных дискурсах идеи (понимаемые как общая смысловая модель – прообраз какого-либо явления или принципа, выделяющая его основные и наиболее существенные черты) и
