Во всех древних эпосах человечества существовал один клишейный
образ - лучезарный и воспетый всеми нимфами, сатирами и прочими
нечистыми, герой, стоически выносящий все невзгоды, трагично
жертвующий своим благом и идущий на смерть с поднятой головой. Все
мы можем только стремиться к этому буквенно одетому в триумфальную
тогу виду Хомо Идеаль, однако, как показывает практика, этот же
Идеаль в свое время, был бы не очень благочестивым кадром, тоже
имевшим свои пороки, весьма не дурно, но для какого-то варварского
государства, а не величайшей мировой цивилизации Древней
Греции.
Так вернемся к герою, этот Хомос, человек отчаянной бравады,
натертых мозолями рук и отбеленой лучшим зубным порошком на всех
Перенеях улыбкой, имел непоколебимый образ полубога или
сверхчеловека Заратустра, Геркулес, Персей, Ахиллес, Хаммурапи,
Меровей и прочие милейшие люди прошлого. Их величие было или
дарованно короной или же богом, до подлинно не известно, возможно и
даже корону даровал непосредственно герою - Творец всея. Но стоит
заметить, что старик весьма интересный на выдумки шутник, вместе с
Героями он придумал и других личностей, в виде грязных и
оскверныющих этот мир извращенцев, Калигула, весь Содом, Влад
Цепеш, Аттила, Гай Юлий Цезарь, все они, да этот список можно не
заканчивать, и даже когда выдохнется последний Светлейший Герой,
это толпа либо опорочит его, либо выпустит кровь. В жизни гораздо
больше тьмы, и все это создано по ведому Господа. Умирая, эти звери
порождают новых, а герои уродуют своих детей, делая из них тех же
злодеев, их сердце огрубевает, а кожа становится как у жищной
водной твари начала времен, а зубов и то больше.
- Так вот, Август, мой дорогой и милый Август, - прошептал
молодой человек, стоящий у зеркала, вглядывающийся в темноту своих
янтарно-коньячных глаз, с нотками плоховымореного дерева, что
начало гнить, отпустив край стола, за который он держался, словно
за последний оплот своего сознания, выпивая пальцы до крови,
отделяющихся от мяса, пальцев, оставляя процарапанные еле заметные
дорожки на дереве. Они были на столько не ровные, что оставляли по
своим краям мелкие занозы, ещё вплетенные во всю структуру дерева,
но уже оскалившись торчали, впиваясь в нежную кожу, забираясь под
нее, не давая возможности вытащить себя, пророча гнойный нарыв.
Мужчина судорожным жестом, словно каждое движение выливает его
душу, как полностью наполненный стакан холодной воды, что покрыла
испарина со стекающими каплями, обжигая руку держащего таким
благоуханным холодом, поднял руку. Унимая дрожь израненных пальцев,
по нервам которых проходили еле заметные судороги от ран,
оставшихся от попытки удержать себя от падения в пропасть, Август
поднес свою руку к зеркалу, безумно отрешённо проводя по контуру
своих отражённых черт лица, словно слепой, старающийся выяснить как
выглядит он или кто-то другой, нежно, плавно, словно он сам ощущает
этот момент истиной близости с самим собой, он очерчивал каждый
плавный переход своего прекрасного лица, словно лаская его,
оставляя за своими искусными пальцами протяженные дорожки крови, он
словно писал свой портрет, как влюбленный юнец рисует каждое
свободно время в блокноте изображение своей возлюбленной.
- Мой Дорогой Август - хрипло проговорил он сам в тишине и его
голос ударился в бархатные стены его спальни, потухая в них.
Его губы изогнулись в кривой болезненной гримассе, но в тоже время
до ужаса извращенно-удовлетворенной - Наступило время для нашей
игры.
...
Красное вино плескалось в стекле прозрачного стакана, что
отбрасывал блики благодаря лучам уличного фонаря, который к вечеру
только что включили, в комнате стоял душащий, своей практически
телесной плотностью, аромат, создавая ощущение что запах пачули,
смешанный с приторным запахом сладкого алеющего напитка, полностью
облегает сидящего в нем, порождая ощущения, не менее душащих,
прикосновений по всему телу, словно их неконтролируемая пляска в
своем союзе создала что-то вне этой жизни, но одновременно ей
обладающее. В клубах пьянящего дыма, казалось можно было
потеряться, забыться и навечно остаться в этих туманных миражах.
Источник их непоколебило, уже привыкнув к повадкам своих миражей,
сидел на красном кресле, в домашнем халате и редкими движениями
бокала в руке, бывало, случайно развеивал сети своих де подручных.
Август, его имя он создал сам, каждая буква словно мираж, в этом
человеке по мнению многих правдивым не было даже то что он живой.
Словно весь сотканный из своего тумана, лжи и иллюзий, а не из
жизни, плоти и крови, Август имел непривычную бледность для юноши
своих лет и его телосложения, по всем меркам спортивный,
подтянутый, словно древнегреческие боги, которым так хотел стать
равным человек до него носивший это имя, много сотен лет назад.
Точеный овал лица, словно удивительный мастер сделал его своим
шедевром, поставив на полку, над всеми сотвореными до него вещами,
его красота была от лукавого, каждый смотревший на него удивлялся,
как он в свои года при такой трудной работе смог созранить такой
идеальный образ. Август был тем, о ком упоминали редко, но если и
говорили то с маниакальной влюблённостью и страхом, а сам мужчина
лишь наслаждался моментом и вкусом того как обожание сливается с
ужасом перед взглядом его черно-карих глаз.
