Мэтью
Иногда мне кажется, что я помню ее. В голове смутно стоит неясный образ, и все-таки.
А иногда, что рисую себе эти воспоминания сам. Научился рисовать еще в детстве, когда так хотелось заполнить пустоту материнского присутствия хоть чем-нибудь – пусть даже придуманным образом молодой и доброй женщины.
У нее были пышные каштановые волосы и тонкие руки, на которых никогда не было кольца. Когда я родился, Лукасу только исполнилось три, а Кристиану – шесть, их мать еще не была разведена с нашим отцом и появлялась в доме время от времени, так что мои братья тоже плохо запомнили Джослин. Но даже они смогли мне сказать гораздо больше, чем отец.
Джослин Смит. Легче было отыскать иголку в стоге сена, чем ее найти. Она прожила в доме Палмеров меньше года после моего рождения, прежде чем ушла. И когда это случилось, Крис божился, что на тот момент ей было не больше девятнадцати, и что они с отцом все время ссорились.
Позже всё, что мне удалось узнать у отца о матери, это то, что он подцепил ее возле какого-то мотеля, когда ее бросил там парень по имени Курт, с которым она до этого два месяца путешествовала по стране, сбежав от строгих родителей. И что поверить ей и пригреть хитрую змею у груди, было его самой большой ошибкой.
Когда я был маленьким, я не мог понять, почему мать не взяла меня с собой. Не украла так же ловко, как отцовский бумажник из его кармана со всей имеющейся в семье наличностью. Я вырос в этом доме, я рос рядом с братьями, но долгое время не чувствовал себя в семье своим. Я продолжал ждать ее вечерами у окна и верить, что однажды добрая женщина с каштановыми волосами появится и заберет меня в дом, в котором детям на ночь рассказывают сказки, тепло обнимают и кормят пирожными.
Ведь она была первой, кто произнес мое имя – Мэтью. Она не могла меня не любить!
Все объяснил отец, после нашей с Лукасом очередной драки. Думаю, что к этому моменту я успел здорово надоесть им обоим со своими ожиданиями. Он просто взял меня за ухо, протащил через пол дома и поставил перед зеркалом.
А точнее, ткнул меня в него хорошенько носом, заставив рассмотреть свое отражение:
– Потому что ты родился Палмером, сраный ты неблагодарный гаденыш! Посмотри на себя – да кому ты нужен?! И лучше перестань жевать сопли, Мэт. Не перестанешь – клянусь, я тебе сам жопу ремнем исполосую! Дались тебе эти книжонки, и слышать не хочу о подобном дерьме! Мечты и сказки придумали богатенькие, чтобы кормить байками таких идиотов, как ты, а потом всю жизнь водить их за нос. Но я не дам тебя облапошить! Ты такой же, как мы, и однажды это поймешь!
Да, такой же. И Лукас с Крисом постарались, чтобы я хорошенько это себе уяснил – им нравилось учить меня жизни, пока я сам не научился давать сдачи и показывать зубы. И постепенно я перестал верить и ждать.
Да, я родился Палмером и у меня не могло быть иного будущего, чем то, которое содержал в себе код моей крови. Порой я даже пытался ловить кайф от той опасности, которая меня окружала. Но проходили дни и недели, и вдруг за серым беспросветным настоящим наступало утро, в которое я просыпался другим человеком. С ощущением пустоты в груди и мыслями, которых не должно было быть в моей голове.
Я не любил такие дни. Они ломали меня похлеще Утеса и выедали душу ростками глупой надежды, заставляя видеть мир иначе. Надеяться на то, что еще возможно все изменить. Что еще не поздно.
Что изменить? Мое будущее или мое прошлое? Мою семью, каждого из членов которой полиция знала в лицо? Смешно думать, что мне позволили бы стать другим там, где каждый, пока я рос, повторял: «Помалкивай, Мэтью, ты один из нас! И лучше забудь о том, что видел! Завтра из Роли придет фургон, подготовь гараж, нам предстоит бессонная ночь…», «Молчи, Мэт! Даже если копы голыми руками станут откручивать тебе яйца, лучше затолкай язык в глотку и проглоти, иначе я сам вырву тебе его с корнем! Ты – Палмер, а мы никогда не болтаем лишнего, если не хотим неприятностей…»
