Сигнал зуммера застает меня в самый неподходящий момент – пипец!
Опять кто-то из Иркиных хахалей в подъезд ломится. Хоть бы один из
них додумался своей зазнобе звонок починить, а не дергать мой.
Сплюнув в раковину, шаркаю к двери, не глядя тыкаю клавишу
домофона и иду назад в ванную, мимоходом бросив взгляд на часы:
полпервого ночи. Корова блудливая, устало думаю я, понося, на чем
свет стоит свою непутевую соседку. Сороковник на носу, а она все
никак не нагуляется.
Снова сую в рот зубную щетку и яростно орудую ею, но меня опять
прерывают: в этот раз - два коротких «дзинь» во входную дверь. Ну,
это, уже ни в какие ворота...
Как есть – в пижаме, со щеткой за щекой, злая и растрепанная,
распахиваю дверь, и застываю.
– Слава Богу, добрались, – слышу я до боли знакомый голос. – Ты
одна?
Я на автомате киваю, после чего раздаётся командное:
– Заходи, давай!
– Здрась... тёть Лин… – слышу звонкий голосок, и мимо меня
проносится маленький торнадо. Я едва успеваю отшатнуться в сторону,
уловив краем глаза копну буйных черных кудряшек, которые скрываются
в моей ярко освещенной ванной – там из крана до сих пор течет
вода.
– Аська уже давно на горшок просится, еле дотерпела, ну не в
кусты же её тащить, в самом деле. Не бойся, она уже на унитаз сама
залезает.
Слушаю эту, совершенно лишённую для меня смысла, дичь, а сама в
ступоре наблюдаю, как в прихожую втискивается огромный крокодиловый
чемодан, и с грохотом валится на бок, задрав свои копыта-колесики.
Сверху летит сумка Carvela, детский рюкзачок со стразами, меховая
курточка, и, как вишенка на торте - шикарное кожаное пальто с
шиншилловой опушкой, подол которого небрежно шаркает по моему,
признаться, не совсем чистому полу. Живописная такая куча
получилась. Брендовая. Миллиона на полтора, не меньше.
Перевожу взгляд на гостью, и, наконец, вынимаю щетку изо
рта.
– Ну, и какого чёрта, Нисар?
**
Сидим на кухне, пьём чай. Нет, не так: «пьём чай». Потому, что я
лишь медитирую над полупустой чашкой, а Нисар, отставив свою,
курит, стряхивая пепел в блюдце моего любимого фарфора.
Молчим. Я не начинаю разговор принципиально – мне её проблемы на
дух не упали, Нисар это знает, и специально тянет время. Не смотрит
на меня, скорее, куда-то вглубь себя. Ощущение, что она вообще не
здесь.
Я не мешаю. С завтрашнего дня я в отпуске, могу хоть всю ночь
сидеть, тем более, спать мне негде: ребенок, после скромного ужина
в виде яичницы с гренками, оккупировал единственную в доме кровать.
Естественно, Нисар ляжет там же, а мне, похоже, придется ютиться на
сдвинутых между собой креслах.
Сизый дым от дорогих сигарет постепенно окутывает кухню,
форточка не справляется. Я встаю, и приоткрываю окно, впуская
внутрь промозглый ноябрьский воздух, смешанный с дождем и гарью.
Задерживаюсь взглядом на ночных огнях и замираю. Говорят, Москва
никогда не спит. Но в районе старых хрущёвок, где я живу, всё будто
вымерло.
Уже шесть лет здесь, а никак не привыкну ни к здешнему климату,
ни к правилам жизни в огромном мегаполисе. Я, к слову, тоже не
селянка, но я девочка южная, разбалованная солнцем, умытая теплым
морем, обласканная свежим бризом. Мне до сих пор снится запах
цветущих пионов во дворе дома, где прошли первые десять лет моей
жизни – самые счастливые, и самые короткие. А еще жар раскаленной
прибрежной гальки под босыми ступнями, и то чувство блаженства,
когда, добравшись до воды, ты, наконец, ныряешь в первую прохладную
волну. И закаты. Почему-то чаще всего мне снятся закаты, когда море
превращается в тягучий расплавленный янтарь. Я очень скучаю по
морю.
– У меня проблемы, Лина. Серьезные.
Мгновенно возвращаюсь в настоящее.
– Это очевидно, раз ты здесь, – говорю и оборачиваюсь,
разглядываю сестру по новой: красивая, стройная, шмотки брендовые,
в ушах караты, на шее связка перевитых цепочек с золотыми
висюльками, из которых выделяется одна, в виде рыбки. Лицо, правда,
усталое, и это делает нас с ней похожими сейчас. Только вот мои
глаза тусклые, опухшие после суточного дежурства, а её блестят,
украдкой следуют за мной, ждут реакции.
