– Ты почто беспокоишь меня, погань ты крылатая? – стою, смотрю
на парящую птицу чёрную. А она на меня смотрит. Глазом своим
блестящим подмигивает.
– Не упаду я, и мясо моё тебе не достанется. Да и на что оно
тебе, моё мясо? Оно же у меня мёртвое.
– Ну а моё какое? – отвечает мне птица птичьим клёкотом. – Так
что и твоё мне будет в самый раз.
– Курица ты неощипанная, – посмотрел я на топор. Даже если
докину и попаду, потом идти за ним. А леса уже окраина, выходить
негоже.
– Подлети-ка поближе, а? – пернатую тварь уговариваю.
– Тебе зачем? – отвечает мне тварь пернатая.
– А как думаешь? – живым глазом ей подмигиваю. – Есть
разговор.
– Отсель говори.
– Летела бы ты… Куда летела.
– Так предвестник я.
– И что забыла тут?
– Так за тобой я.
Ещё раз на топор взглянул. Да попаду, конечно, но из лесу
выходить... Вся же нечисть встрепенётся, что Леший на территорию
посягнул. Прибегут из полей и лугов, вой поднимут. Скажут, что
притесняю. Шагу лишнего не сделаешь…
– Как за мной?
– Так велено.
Тварь пернатая крыльями машет, перьями сыплет. А здоровая будет,
но тощая. Это кто же такую на службе держит?
– Кем велено-то?
– Так я от Кощея жены.
– От Мары что ли?
– От неё.
А ей чего от меня надо?
– Пусть мужу своему голову дурит, а мне с ней ни делать, ни
делить нечего.
Хватило уже.
– Муж за Василисой убежал.
– За той же самой?
– За очередной, – мудро изрекла пернатая нечисть. – Слышь,
Леший, мне твою печень принести велено.
– Это что за невидаль? В наших краях такое не практикуется.
Да и накой она ей? Что-что, а печень уже вусмерть посажена.
Посмотрел на рожок, что на поясе болтается. Давно он сух, надо бы
исправить.
– Ои меня ничего не получишь, лети восвояси.
– Не ближний свет, с пустыми когтями не полечу, – и давай
нападать, тварь подлая, подлетит да клюнет, да в небо назад. И так
раз несколько.
– Всё равно не справишься, – отвечаю ей. – А я в лес уйду.
– Не уйдёшь, пока я буду твоих стращать, мелких духов тащить да
жрать.
– С поля тащи, не моя забота.
Запищали под ногами, жалуются.
– Кто так предвестника гонит? – птица молвит. – Совсем ты,
Леший, без уважения. Вот в других лесах…
– Ну и лети к другим.
– Мара послала к тебе.
– А кроме печени ей от меня ничего не надо?
– Сердце ещё просила, – птица хотела голову лапой почесать, да
вовремя опомнилась, крылами замахала. – Да добавила потом, что у
тебя нет его. Тоже, поди, пропил?
Отдал. Потому что дурак дураком молодой был. Так и помер. В том
же лесу, в которым я теперь Леший. Тоже потому что дурак был.
Теперь, значит, нечисть я, уже сто лет поди как.
– Улетишь ты или нет? Про “подобру-поздорову” не спрашиваю.
Какое у тебя, у костлявой, здоровье?
– Э, обижаешь! – и опять налетела. Тут-то я её за шею хорошо
схватил, да почти свернул, да по макушке рогатой клювом получил. И
чуть глаза живого не лишился. Не дело это. Поцарапала меня вражина
пернатая, смрадом мёртвым дохнула. Вот бы клюв ей этот обломать, но
как? Не поймаешь же курицу, скользкая. А размера она такого, что,
пожалуй, и в небо за собой утащит и о земь бросит.
Уже решил топором, как чую, кто-то об ногу трётся.
– Мяу!
– Баюн, ты, что ли?
Смотрю, кот чёрный в ногах, когти свои стальные о мой сапог
точит.
– А ты, котяра, не обнаглел ли? – его спрашиваю, а сам по холке
поглаживаю. И тут идея посещает меня хорошая. Чай, Баюн не топор,
воротится обратно.
– Эй, пернатая, лови подарочек!
Взял кота за шкирку я, шепнул ему на ухо.
– Ну и ты, Баюн, не оплошай.
Ну и запустил котом в курицу.
Хорошо полетел Баюн, что снаряд. Летит и частушки поёт матерные.
Я такого в лесу не люблю, не попускаю. А в небе пускай летит,
ругается. Разумная тварь Баюн или нет, говорить ли умеет, или
шпарит по заученному — про то мне неведомо. Он что комната
китайская, слов много, толку мало, но живность осмысленную хорошо
изображает.
